Постепенному удалению мамы от Сережи Панова, со свойственной ее художественной манере отчетливостью, противопоставляет сближение мальчика с Коростелевым. Реакция мамы и Коростелева на поступки и слова мальчика резко различны.
Марьяна питается общими представлениями о воспитании, набором штампов, которые, может быть, ей внушили в педучилище, а может быть, в школе, где она преподает. Она применяет механически эти штампы, без вдумчивой оценки индивидуальности мальчика и конкретной ситуации.
Дядя Петя дал Сереже большую и редкую конфету — «Мишка косолапый». Поблагодарил Сережа, развернул бумажку, а в ней — ничего: пустышка. Сереже стало совестно и за себя, что поверил, и за дядю Петю. А тот смеется. «Сережа сказал несердито, с сожалением: «— Дядя Петя, ты дурак». Сережа видел, что и маме совестно, но она потребовала, чтобы он извинился. «Он сжал губы и отвел глаза, ставшие грустными и холодными. Он не чувствовал себя виноватым: в чем же он должен просить прощения? Он сказал то, что подумал». Почему мама заступалась за глупого дядю Петю? Вон она с ним разговаривает и смеется как ни в чем не бывало, а с Сережей не хочет разговаривать.
Вечером он слышал, как мать рассказывала о происшествии Коростелеву.
«— Ну и правильно,— сказал Коростелев.— Это называется — справедливая критика.
— Разве можно допустить,— возразила мама,— чтобы ребенок критиковал взрослых? Если дети примутся нас критиковать — как мы их будем воспитывать? [...] У него даже мысль не должна возникнуть, что взрослый может быть олухом.
— По-моему,— сказал Коростелев,— он давно умственно перерос Петра Ильича. И ни по какой педагогике нельзя взыскивать с парня за то, что он дурака назвал дураком».
Тут не все воспитатели согласятся с Коростелевым. И не только потому, что это грубость — обозвать взрослого дураком, а по вопросу принципиальному: должен ли взрослый заслужить у ребенка авторитет или надо просто пресекать всякую критику. И мысль не должна возникнуть, что взрослый может быть олухом, считает мать Сережи. Но ничего не поделаешь — дети наблюдательны и в пять-шесть лет уже могут верно оценить иные поступки и качества взрослых. Запретить возникновение мысли невозможно. А запретить ребенку свои мысли высказывать — во власти взрослых. Только это опасно — воспитывать лицемерие и скрытность. Вот точка зрения Коростелева, и автор на его стороне.
Этот эпизод входит в главу «Какая разница между Коростелевым и другими». Как ни грустно сложилось для Сережи, но «другие» — это прежде всего мама. Но, конечно, не только она. «Сколько ненужных слов у взрослых!» — грустно размышляет Сережа. Пролил он чай. Все, что ему говорит по этому поводу тетя Паша, он слышал уже сто раз, а он ведь и без этих ненужных слов понимает, что виноват. Мама ужасно долго объясняет, что ко всякой просьбе нужно прибавлять слово «пожалуйста». Выяснив, что без этого слова мама не даст карандаш, он покоряется — взрослые «сильны и властвуют над детьми».
А Коростелев не беспокоится о пустяках. «И если Сережа занят в своем уголке и ему нельзя, чтобы его отрывали,— Коростелев никогда не разрушит его игру, не скажет что-нибудь глупое, вроде: «А ну, иди, я тебя поцелую!» (стр. 225).
Власть Коростелева не обременительна для Сережи, потому что все слова его и поступки дельны. Купил велосипед, научил плавать, снял унизительную боковую сетку с кровати, требует, чтобы Сережа не плакал, когда ссадил колено — он мужчина. А когда Марьяна снова готовится стать матерью, Коростелев советуется с Сережей, кого бы им купить в больнице — мальчика или девочку, обсуждает с ним положительные и отрицательные стороны обоих вариантов. Он вообще многое обсуждает с Сережей, и Коростелеву — только ему! — может поведать Сережа иные свои мысли: «[...] не с каждым поделишься — не поймут, чего доброго; они часто не понимают; будут шутить, а шутки в таких случаях для Сережи тяжелы и оскорбительны».
Как-то Сережу поразила идея, что, может быть, на Марсе сейчас стоит такой же мальчик с санками, и, может быть, его тоже зовут Сережей. Коростелев не насмехался. Он подумал и сказал: «Возможно». «И потом почему-то взял Сережу за плечи и заглянул ему в глаза внимательно и немного боязливо».
Боязливо! Коростелеву открывается сложность раздумий и фантазий Сережи, он боится неосторожным словом что-то разрушить, повредить в его внутреннем мире. А Марьяна ничего не боится. Она уверенно оперирует своим небогатым запасом воспитательных мер. Только почему-то после каждого ее нравоучения у Сережи то грустные и холодные глаза, то он послушен, но задумчив. Сердце его непроизвольно закрывается для матери, он не делится с ней ни мыслями, ни переживаниями. И с каждым днем все крепче привязывается к Коростелеву, который внимательно и честно отвечает на каждый его вопрос, отзывается на каждое его желание, душевное движение.