Тривиальность? Да, но слишком часто взрослые в общении с детьми пренебрегают сложностью и ранимостью их душевного мира, пренебрегают их индивидуальностью. Потому так настойчиво, в самых разных ситуациях, изображают наши лучшие писатели раннее пробуждение мыслей и чувств, опасность небрежного отношения к нему взрослых.
То, что небрежность чрезвычайно распространена — общеизвестно. И не только родители в ней повинны, но нередко и профессиональные воспитатели. Писатели Панова, Дубов не одиноки в своей тревоге: ее разделяют и публицисты, и вдумчивые педагоги. Свидетельство тому корреспонденции и статьи в нашей периодике. Это подтверждает, что речь идет о явлении общественно значимом, борьба с ним требует неустанной пропаганды во всех возможных формах.
Как раз одна рецензия на повесть, о которой мы говорим — называлась она «Бедный Сережа»,— убедительно подтверждает сказанное. Автор рецензии писал: «В то время как простые маленькие советские мальчики и девочки мечтают об игрушках, о книжках, о вкусной манной каше, ум Сережи заполнен мыслями о бессмертии, о бесконечности жизни, о своей исключительной судьбе [...]. Ему некогда шалить. Ему надо по каждому поводу думать». Кроме того, критик утверждает, что «Сережу, по существу, никто не воспитывает». Напечатана была статья, как ни странно, в «Учительской газете» (1955 г., № 91). Писатель Н. Атаров тогда же ответил критику гневной статьей в «Новом мире» (1956 г., № 1).
Не знаешь чему больше удивляться — уверенности ли рецензента «Учительской газеты», что советские мальчики и девочки «простые» (в этом слове содержится нивелировка личности, отрицание выраженной индивидуальности у детей), или тому, что им не свойственно думать, а только «мечтать» об игрушках и вкусной манной каше, или, наконец, тому, что не замечен воспитательный талант Коростелева.
Может, потому не замечен, что Коростелев в отличие от Марьяны не профессиональный педагог?
В нашей литературе немало написано о воспитательном влиянии на детей и подростков деятелей советского общества, ничего общего не имевших с педагогикой.
На формирование героя повести «Ленька Пантелеев» огромное влияние оказали бывшая горничная, большевичка Стеша и организатор деревенской бедноты романтик Кривцов.
На героя «Швамбрании» Кассиля впечатление, много определившее в его отрочестве, произвела встреча с комиссаром Чубарьковым.
Подлинные воспитатели пятнадцатилетнего Бориса Горикова, героя «Школы» Гайдара,— большевик Галка, пожилой боец Чубук и командир отряда, сапожник, «навек ударившийся в революцию», Шебалов.
Можно было бы долго продолжать этот список, включив в него тех, кто укреплял веру в добро и справедливость у «Мальчика у моря» Дубова, управдома и милиционера из рассказа Шарова «Севка, Савка и Ромка» и еще многих и многих.
У всех этих людей общие свойства: душевная щедрость; ясность общественной позиции;
бережная, уважительная внимательность к внутреннему миру детей и подростков;
чутье к их индивидуальности, к их внутренним потребностям — и ни малейшего проявления превосходства или снисходительности в общении с детьми.
Короче, это люди высокой душевной культуры. Она и определяет в первую очередь качества воспитателей, в том числе профессиональных педагогов.
Мать Сережи душевной культурой обделена. Коростелев ею обладает. Образ его, как воспитателя, разработан детально и до последней черты психологически достоверен. Коростелев — правофланговый в ряду образов воспитателей-непрофессионалов, созданных советскими писателями.
Во внезапности его решения взять Сережу проявились дар, чутье и отвага истинного педагога. Коростелев понял, что для этого мальчика, для Сережи, душевная травма губительнее перемены климата. Она может оказаться неизлечимой — с железками справиться будет легче. «Я за него отвечаю, ясно? Ни черта он не погибнет. Глупости ваши».
Сережа оцепенел, не поверил и... испугался. Снова тут найден неожиданный и верный штрих. Чудо внезапного исчезновения горя может в первый миг испугать, в него трудно поверить.
Сережа засуетился — скорее, скорее, пока не передумали! — «лихорадочно хватал что попало из своего имущества». Как бы не уехали без него!
Мужчины друг друга поняли — не только Коростелев Сережу, но и Лукьяныч Коростелева: «Митя, это ты правильно! Это ты молодец!» — говорил он, складывая Сережину кровать.
И вот Сережа в тесной кабине, под маминой шалью. «Здорово неудобно, но нам на это наплевать: мы едем. Едем все вместе [...] мы едем в Холмогоры, какое счастье! Что там — неизвестно, но, наверно, прекрасно, раз мы туда едем!»