Валя — рупор автора в изображении двух моментов, выхваченных из потока жизни: «Отъезд» и «Возвращение».
Сцепление мотивов рассказа подчинено двуединому художественному замыслу: изображение облика и душевного состояния «потока» в дни эвакуации и в дни возвращения, эпизоды в вагоне совмещаются с изображением душевного облика героини рассказа.
Мы вправе говорить о «потоке» как обобщенном герое произведения наряду с Валей, в частности, потому что на тридцати пяти страницах рассказа то одной фразой, то целым эпизодом характеризованы двадцать четыре действующих лица, не считая «статистов»,— населенность необычная[40].
Способ сопряжения двух тем (характеристики «потока» и обрисовки душевного облика Вали) — переходы от авторского голоса к Валиному и обратно. В изображении душевного состояния уезжающих доминирует авторское слово, лишь изредка переходящее в Валино, а настроение и характеристика возвращающихся (Валя повзрослела—она больше размышляет о своих впечатлениях) пропущены сквозь восприятие, осмысление и сопереживание их Валей.
Структура рассказа, как видим, непроста и целостна. Но в то же время она входит в состав более сложной структуры: пары рассказов — «Валя» и «Володя».
Рассказ «Володя» традиционнее. Героя здесь мы не только слышим, но и видим, его размышления, внутренние монологи четко отделены от авторского слова. В рассказе есть фабула и конфликтные ситуации, есть и многочисленные диалоги Володи с другими действующими лицами рассказа[41].
В том или ином выражении, в той или иной мере мы находим сопоставления в большей части произведений Пановой, но в «малой форме» — рассказе — они проступают особенно отчетливо, как метод художественной реализации замысла. «Володя» построен на сопоставлениях и противопоставлениях. Сопоставления проводятся на разных уровнях—деталь с деталью, характер с характером, судьба с судьбой; особенно отчетливо сопоставление нравственных позиций.
В начальных эпизодах «Володи» время и место действия те же, что в соответствующих эпизодах «Вали»: разговоры в вагоне и размышления девушки в первом рассказе, разговоры в том же поезде двух проводниц с Володей и размышления юноши — во втором.
Соотнесены и некоторые размышления героев. В «Вале» один из спутников принес девушке картофельную шаньгу; Володя отвернулся, и Валя догадывается, что он голоден, но разделить с ним шаньгу постеснялась. В другом вагоне Володя — это мы узнаем во втором рассказе — видит, как выбрасывают пустую банку от тушенки, но приказывает себе о ней не думать. «Уже не раз он имел случай убедиться, что такие бесплодные мысли не ведут ни к чему хорошему: недостойную зависть порождают эти мысли и жалость к себе, человек размагничивается и слабеет,— а Володя не хотел быть слабым...» (стр. 404). Это внутреннее задание — не быть слабым — реализуется героем на протяжении всего рассказа.
Пожилая проводница дала Володе чаю и сухарей, расспрашивает его. Отвечает Володя скупо: мать работает в сберкассе, отца нет, есть маленькая сестренка.
Приходит в купе молодая проводница — Зайчиком она называет Володю. И заливается мелким смехом. «Володя, опустив глаза, допивал чай. Он знал этот женский смех без причины и этот отчаянно блестящий женский взгляд. То же было у его матери» (стр. 406). Снова сопоставление. Но это только одна из функций трех коротких фраз. Интересны их емкость и многозначность. Кроме сопоставления матери с проводницей, в них содержится косвенное указание на возраст Володи — он уже понимает значение блестящего взгляда и беспричинного смеха женщины, смущается этим, опускает глаза. Подтверждается привлекательность юноши — он произвел впечатление и на скромную, застенчивую Валю, и на разбитную проводницу.
Психический склад, характеры героев двух рассказов противопоставлены: Валя только размышляет и наблюдает, не совершая ни одного поступка; Володя на протяжении всего рассказа принимает ответственные решения и действует, сообразуясь с ними. Активное мужское начало в облике Володи противопоставлено более пассивному, девическому складу Валиного душевного мира. Он, как и Валя, много думает, наблюдает, но это приводит его к решениям, а решения — к поступкам. В «Вале» обозначены два душевных состояния героини — в начале и в конце войны. В «Володе» прослежено внутреннее развитие героя во времени — переход от детства к отрочеству и потом к юности в сложных условиях войны и семейного неблагополучия.
40
Чехов, работая над повестью «Дуэль», писал А. С. Суворину (6 февраля 1891 года): «До конца еще далеко, а действующих лиц чертова пропасть. У меня жадность на лица». А в «Дуэли» всего четырнадцать характеризованных персонажей.
41
В беседе с В. Пановой вскоре после опубликования «Вали» и «Володи» я выразил ей свое восхищение этими рассказами. Вера Федоровна спросила: «Какой вам больше нравится?» Я ответил: «Володя». — «А мне — «Валя». Давно уж я понял, что авторская оценка была справедливее моей, читательской. Я не обратил тогда должного внимания на своеобразие и глубину решения художественной задачи «Вали».