Ситуация разработана безукоризненно. Каждый повод в отдельности недостаточен для крутого решения — его вызвала их совокупность. Увлечение Аленкой, интерес к нему девушки, «ночные зовы», отгородившиеся ширмой латышки — впечатления одного порядка. Другой ряд наблюдений и мыслей, связанный с первым: ужас до чего коротки стали штаны, он ходит чучелом, а рука у него теперь хоть небольшая, но крепкая, «мужская, подходящая рука», она может его прокормить и одеть.
Наблюдения и мысли приводят к решению, а решение порождает действие. «Октябрьским дождливым утром он отправился искать работу». Прошел курсы и поступил слесарем на военный завод. Завод был далеко от города, с матерью Володя долго не виделся.
Приехав на Первое мая, Володя застал у матери немолодого лысоватого капитана. На столе — водка, закуска. Вот тут Володя и увидел тот блеск глаз, услышал тот смех, которые припомнились ему в разговоре с молодой проводницей.
«У матери родилась девочка.
Капитан перестал появляться раньше, чем это случилось. К нему приехала жена. Она ходила на квартиру к матери и жаловалась квартирной хозяйке и соседям, и плакала, и все ополчились на мать, разрушительницу семьи».
А Володя не мог защитить мать. «Почем он знал, какими словами защищают в таких случаях? И как защищать, когда он тоже осудил ее в своем сердце — гораздо суровее осудил, чем эти простые женщины» (стр. 417—418).
Так возникает конфликт между нравственным чувством и нравственным долгом Володи. Он осуждает мать, но ей плохо, она беспомощна — значит, он обязан ей помочь. И снова от решения к действию у него путь прямой.
Психический склад своего героя Панова обозначает последовательно. У Володи ум не только ясный, но и практически трезвый. Выход один, решает он: нужно перевезти мать в Ленинград. Володя пишет отцу: мать больна, пришли ей вызов. Получает раздраженный ответ. Тогда он и решает ехать один, без пропуска, а потому и без билета, чтобы подготовить переезд матери.
Здесь снова сопоставляются позиции разных людей в сходных обстоятельствах. Родной отец не прислал Володе вызова, а у сироты Ромки, товарища по заводской работе, «в Ленинграде нашелся двоюродный дядька, он вызвал Ромку — бывают же такие двоюродные дядьки». Хороший человек помог, чтобы Володю отпустили с завода. Контролер поезда не высадил его.
Добрая готовность помочь — и знакомых людей и чужих — фон, на котором отчетливо выделяется бессердечие отца.
...Ленинград. Комната пуста, как сарай,— вся мебель исчезла. Но Ромка не подвел — о работе на заводе для Володи договорился, а жить пока предлагает у него. Идет Володя к отцу и думает: «Человек везет в поезде человека, у которого нет билета. Человек говорит человеку: «Живи у меня».
Это размышление — пролог к встрече с человеком, который ничего такого не говорит. Свидание тягостно для обоих.
Сходству внешности и манер противопоставлено резкое различие нравственных позиций отца и сына, понимания ими обоими морального долга. Володя требует помощи для матери — одному ему не справиться: от помощи для себя он отказывается.
Отец выходит из себя, он кричит:
«По какому закону я обязан расхлебывать кашу, которую она заварила, мы четырнадцать лет врозь, смешно!»
Что ответил Володя, пока остается неизвестным читателю. Начинается предпоследняя глава — и в ней появляется новое лицо: широко разработанный образ Олега, от которого так и осталось скрытым, что у него есть старший брат.
То, что второй герой рассказа, Олег, появляется только в предпоследней главе, в сущности, определяет структуру рассказа. До главы, где появляется Олег, сопоставлялись нравственные позиции действующих лиц. В двух последних главах предмет сопоставления иной: интеллектуальный облик братьев и условия их жизни. У Олега есть все, чего лишен Володя. Никаких материальных забот, внимательное, умелое воспитание. Способный, очевидно даже талантливый, с необъятным количеством самых разнообразных интересов, Олег не похож на Володю, но столь же привлекателен. «От многообразия интересов, от взволнованности и некоторой растерянности перед рассыпанными на его пути сокровищами он постоянно был нервно приподнят и глаза его возбужденно блестели, серые узкие, чуть раскосые глаза» (стр. 429).
Мать, «любящая без чувствительности, внимательная без назойливости, она старалась не упустить ничего, что должно было дать ему силу, знания, людское расположение». Олег пользовался полной свободой, имел свою комнату, его занятия и знакомые уважались.