Отчаявшись вовсе, ветер то рыдал и выл неумело, то принимался рвать воздух на длинные куски, отчего, рискуя выпростать из земли корни, прогибались даже видавшие виды дубы. Берёза, которая утверждала, что ей не больше двадцати пяти, выглядела на все сто96, и ветер, озлившись уже совсем, нещадно обличал её надуманну красу, обнажая шиньоны вороньих гнёзд в её волосах и не залеченные дупла, в которых давно поселились белки.
Вовлечённый в дурное расположение духа, лес хрустел костями ветвей так, что казалось, будто бы кто недобрый грызёт камни ближней дороги, возвращаясь откуда- нибудь издали, и всё топчется, топчется, да никак не может дойти. Ветер, мрачнея всё боле, пробирал до костей, и чудилось, словно одумалась зима, порешив вернуться … немного погодя.