Позвал Линева.
— Видишь, Виталий?
Тот ответил:
— Конечно.
— Ну и?
— А как так получилось-то?
Пришла Виргиния. Тот же эффект. Видеть — видели все, объяснить не мог никто.
— Ладно, одиннадцать, пора расходиться, — объявил Колычев.
Он вышел из штаба в сырость Тверской. Гудели, волной скатываясь вниз, к Охотному ряду, машины. Асфальт блестел.
Подземным переходом Колычев пробрался на ту сторону, зашагал по Камергерскому.
Когда и ночь перед тобой, и молодость — они кажутся богатством. Трать как хочешь — разве не счастье?
А сейчас, в сорок лет, казалось, что — нет. Повезло, конечно. Впервые в жизни Олегу Колычеву удалось ухватить рукой завязки денежного мешка. Цепь совпадений и приглашений — и вот он, второсортный кинокритик, неожиданно для себя возглавил предвыборный штаб Полумерова. Полумеров, молодой либерал, низринутый из правительства год или два назад, считался центром правых сил. Впрочем, правота, левота — это все условно в Тюрбании.
А вот что безусловно — огромная страна, образовавшаяся на обломках империи, была по преимуществу аграрной. Соответственно, всюду заправляли аграрии — самые страшные и в то же время удивительно глупые люди.
Колычев остановился закурить.
— Эй, мужчина, — окликнули его с противоположного тротуара.
Две девчонки. «Совсем подростки», — отметил Колычев и вспомнил нашумевшую картину Fucking Shit, которую рецензировал еще так недавно. Сделана она была здесь, в Тюрбании, на студии «Тюрфильм» — а чуждое название было данью уже уходящей моде на все английское. Фильм рассказывал о подростковых комплексах: на протяжении сорока минут две девчонки — вроде тех, что приближались сейчас к Колычеву по мокрому асфальту, — обсуждали возможность жестокого налета, со стрельбой и взрывами, на инкассаторскую машину. Минут за пятнадцать до конца фильма выяснялось, что налет уже совершен. В кадре были дымящиеся куски взорванных тел, вскрытый, как консервная банка, джип-броневик. Девчонки между тем ходили в школу, отвечали на уроках, получали пятерки. Финальный кадр был такой: панорама внутренностей платяного шкафа. Среди трусиков и носовых платков лежали плотные пачки долларов. Доллары, доллары, доллары.
Какое-то наваждение были эти доллары. Вот и теперь, в предвыборном штабе, почти все разговоры рано или поздно сворачивали именно к ним. Что же, представителей московской богемы, которых Полумеров привлек к обустройству своих выборов, можно было понять. Для них наступил тот день, который кормит год: то, что они заработают сейчас, они будут проживать долгие годы, когда пройдут выборы и они опять станут никому не нужны.
— Мужчина, сигареткой не угостите? — услышал Колычев от подошедших наконец девиц.
Критик-штабист пожал плечами:
— Банально начинаете.
— Это мы чтоб не спугнуть, — ответила девчонка.
— Ну, уже лучше, — машинально произнес Колычев.
Сейчас, в дрянном и желтом свете фонаря он кое-как разглядел подружек. Они были на первый взгляд похожи: в башмаках на толстой подошве, мешковатых куртках и волочащихся по земле клешах. Лица, впрочем, являли приятный контраст типажей: невинная блондинка и порочная брюнетка.
— Откуда вы, прекрасные дитяти? — спросил Колычев, протягивая девицам сигаретную пачку.
— Он еще и пошляк, — заметила брюнетка.
— Это от застенчивости, — предположила блондинка.
Колычев сообразил, что, вероятно, они не так уж и молоды, эти искательницы уличных приключений.
— Знаете что, — неожиданно для себя самого вымолвил критик, — может, посидим где-нибудь?
— Где? — живо откликнулась брюнетка.
— А вот, — показал Колычев на сверкавшую неподалеку витрину небольшого бара.
— Да ну, — протянула блондинка, — тут одни пидорасы собираются.
— Ну, в «Место причала» пошли, — предложил Колычев.
— Вы ее не слушайте, — сказала брюнетка. — Нам вообще-то все равно куда.
Через десять минут они сидели в низком, прокуренном подвале с полукруглыми сводами, где плавал лазерный свет и пришептывала в углу музыкальная установка: умц-бумц, умц-ц-бимц-кэмц.
— Ну, — проговорил Колычев, когда резвый официант в неопрятном переднике выставил на стол полдюжины «Очаковского» и блюдце с чипсами, — вы кто ж такие будете?