«Здорово, Мент», — скажут ему. О нем: «Мент свой».
Я думаю, что слово «мент» намекает на старинное «ментор».
Ни первый, белобрысый, ни второй, морщинистый, в железных очках, никакого отношения к тому, что я говорю, не имеют.
В моем рассказе нет смысла. Я просто хочу понять, как назвать тебя. То есть — кто ты?
Тебе надоест рисовать, ты уйдешь с площадки, на повороте погладив мраморный шар, пробежишь по переходу; в переулке стоит моя старая прокуренная машина, внутри которой мой старый прокуренный я.
Лучшая часть машины — номер, 05–15; ты видишь в этих цифрах магию, и когда ты говорила об этом, я относил твои слова к себе.
— В них сила, как в закрученной пружине, — говорила ты, — и пространство. В них неприродная сила, значит, может быть, кусочек Бога. Эти цифры излучают поле, они сильные…
Тогда мы катили, насколько я помню, примерно по Крымскому мосту; я думал, тебе просто хотелось сказать что-нибудь вроде комплимента. Странную форму я оправдал пошлым соображением типа: «Ну, у них так принято».
Все, конечно, оказалось не так, потому что потом ты спросила:
— А в тебе-то есть эта сила? Сжатая спираль, для жизни?
И пальцем нарисовала спираль в моем ухе. На пальце был пластырь, будто ты и вправду рисовала кровью.
Что я, невесомый штангист, мог ответить?
— Ты увидишь, поймешь, — пообещал я.
Это была пустая фраза. Ты и так все видела.
Меж тем Москва плыла и перемещалась позади тебя, в зеркале заднего вида.
Оно в моей машине панорамное, изогнутое, там все искажено. Иногда огромными были твои глаза, иногда — пальцы, челка, еще — то место на скуле, куда наезжал край стриженых волос.
Ни тогда, ни теперь я не вижу тебя в истинных пропорциях.
Я хочу размотать этот узелок, поэтому говорю. Главное, я хочу узнать, как ты сочетаешь логику, прагматизм и последовательность с рисованием на асфальте. Я только знаю — в последующей своей жизни, когда я исчезну, тебе будет еще легче, чем теперь. Ты объедешь мир, родишь детей, будешь жить, не думая ни о деньгах, ни о том, где найти любовь.
Если бы мне вздумалось прожить такую жизнь, которую, я уверен, предстоит прожить тебе, это получилась бы погоня, в ходе ее я б аннигилировался… Это как если б мы устроили гонки Москва — Ленинград, но я ехал бы на своей 05–15, а ты — на «ягуаре». Его тебе подарит какой-нибудь принц Кудах, и не за красоту, а за выдающиеся личные качества.
Ну да, мы стартуем в районе Водного стадиона… Принц машет тебе рукой, весь закутанный в национально-пустынные простыни; машет жирной рукой — темной, волосатой, в перстнях, цепочках, часах.
«Ягуар» поет неслышно, 05–15 дымит. В Тверской губернии у него отваливаются колеса. Ты останавливаешься, чтоб оказать мне первую (и последнюю) помощь. Я залезаю на кожаные подушки твоей новой жизни. Ты перевязываешь мой осколками изрезанный лоб. Ты слизываешь с него кровь.
И, в общем, ты позволишь мне сидеть в твоей машине столько, сколько мне захочется… Потом я все равно останусь, ты все равно уедешь. И через разные промежутки пространства и времени, как километровые столбики у дороги, тебя будут ждать именно те события и люди, которые тебе будут надобны.
Глядя на тебя в зеркало заднего вида — ведь первые недели я был только твоим шофером, более никем; походя изучив фоном качавшуюся за тобою, обратную твою, совсем иную, чем у меня, Москву, я понял, что мое время идет быстрее твоего. (До тебя я не верил, что есть какие-то поколения или времена, я считал — бывают разные люди, а графу «год рождения» из анкет следует исключить.)
Когда мне было столько лет, сколько тебе теперь (это совсем недавно, вот что страшно) — для того, к примеру, чтоб рисовать на асфальте у памятника, нужно было сначала стать изгоем. На многое плюнуть и от многого отказаться. И менты были злей и назойливей, поэтому что говорить — если я и рисовал на асфальте, то только мысленно, ночью, за секунду до того, как заснуть.
Еще. Теперь у всех много денег. Тогда их не было ни у кого. А сейчас мне иногда кажется, что некий спонсор, тайный Арманд Хаммер, решил завалить нас деньгами — может быть, всего-навсего для того, чтоб сбить с толку. И вот, все больше на свете вещей, которые можно купить, все меньше тех, которые покупать стоит.