— Ну, может, в этом и есть смысл, — отвечает он, наклоняясь к миске, и берёт ложку в рот.
— Эй! Иди и сам приготовь себе ужин, — протестую я, отодвигаясь подальше от него.
Роб смеётся.
— Так тебе понравился первый день работы?
— Он прошёл отлично. Пока один из посетителей не начал всё усложнять, а затем случайно дал мне на чаевые пятидесяти фунтовую купюру не за что, — говорю я, глядя на него с любопытством.
Это заставляет его улыбнуться.
— Странно. Тогда почему ты не вернула деньги, если чувствовала себя неловко?
— Ни за что. Я приняла это как компенсацию за все те годы, когда ты обзывал меня, словно подросток.
— Лана... — начинает он, но замолкает, и его глаза смотрят на мои ноги. — Я уже говорил тебе, что извиняюсь за то, что вёл себя как придурок тогда.
— Ты всё ещё придурок, — вставляю я.
— Ох, правда? И с чего ты взяла? — он двигается ближе, и я отодвигаю ноги, чтобы они не коснулись его бёдер.
— Ну, не говоря уже о том, что ты сделал вчера в саду, а также изменил своей девушке с замужней женщиной. Если это не поведение придурка, тогда я не знаю, что это.
— Ах, но ты же не знаешь всю историю, Лана. Кара изменяла мне с Гари целый месяц, так почему бы ей не попробовать вкус собственного предательства?
Я выпускаю небольшой выдох.
— Правда? Но я думала, что она его только встретила.
Он качает головой, складывая руки.
— Не-а. Она до сих пор думает, что я не знаю. Друг моего друга рассказал мне про неё. С тех пор в наших отношениях было столько грязи, что меня не волновала её измена.
— Так, почему вы оставались вместе, если уже изменяли друг другу?
Пожимая плечами, Роберт отвечает.
— Секс был достаточно неплохим.
Закончив салат, я ставлю тарелку на журнальный столик.
— Не думаю, что смогла бы быть с кем-то, если бы он изменил мне. Даже если бы мы занимались самым лучшим сексом в мире.
Он слегка касается пальцами моей тарелки.
— Значит, у тебя явно не было хорошего секса.
Он делает паузу, раздумывая, а затем шепчет:
— Хочешь, я покажу, почему такая шумиха вокруг него?
Едва ли он знает, что у меня не было вообще никакого секса: хорошего, плохого или обычного. Но, надеюсь, никогда и не узнает. Да, быть двадцатидвухлетней девственницей позорно. Саша всегда говорила мне не волноваться об этом, потому что в реальности секс — это восемьдесят процентов обмана, девятнадцать процентов разочарования и один процент острых ощущений. Тем не менее, я бы хотела попробовать. Ну, вы понимаете, скоротать там медленную субботу, если больше нечем заняться.
Для меня это больше боязнь, чем отсутствие возможностей. Думаю, я обязана за это поблагодарить свою мать. Я знала, что она заботилась, но слушая каждый день об опасности быть подвергнутой сексуальному насилию, в конце концов, сделала что-то не так со своим мозгом. Когда какая-нибудь ситуация движется к сексу, я становлюсь человеческим воплощением нервов и убегаю, как испуганная маленькая монахиня. Добавьте к этому факту то, что в виду своей болезни и больничных посещений, у меня особо-то и не было времени для парней, и таким образом, всё это стало одним пожизненным сухим периодом.
Интересно, это вообще реально бояться потерять девственность?
Да.
Я загуглила.
Это называется «примейзодофобия».
Мне до сих пор не удаётся это выговорить. Или моему испуганному влагалищу.
Я смотрю телевизор, где женщина угощает гостей ужином, одетая в костюм Бетти Буп.
— Не делай этого, — говорю ему спокойно я.
— Не делать что?
— Не притворяйся, что флиртуешь со мной.
— Кто сказал, что я притворяюсь?
— Притворяешься или нет, просто прекрати, ладно?
— О, чёрт возьми, — ругается он, а затем наклоняется надо мной, упёршись руками по обе стороны от моей головы. Думаю, я начинаю учащённо дышать. Глядя мне прямо в глаза, он говорит:
— Я хочу, чтобы ты забыла, как я относился к тебе в прошлом. Это было бессмысленное дерьмо. Я вёл себя как грёбанный подросток, каким и являлся. Ты не должна носить это как пожизненную корону на своей голове, от которой страдаешь.
— Почему? Ты чувствуешь вину, когда я тебе напоминаю о тех вещах, которые ты сделал?
— Конечно, напоминает! — восклицает он. — Никто не хочет, чтобы парень запугивал невинную девочку, живущую по соседству.
— Так значит теперь ты не чувствуешь вину, когда делаешь это?
Это что-то новенькое. Я никогда не понимала насколько мощно ощущается спокойный человек в паре с Робертом, который открыто показывает свои эмоции.
Он отталкивается, проводя рукой по волосам.
— Потому... потому, что единственный способ, когда я могу почувствовать хоть что-то, так это вызвать реакцию у других, а боль легче всего спровоцировать.
Он сам выглядит удивлённым от того, что сказал.
— Это ответ серийного убийцы в процессе становления, Роберт, — говорю я ему с удовольствием.
— Получилось не так, как я предполагал, — объясняет он.
Я фыркаю.
— О, конечно, нет.
Когда Роб понимает, что я балуюсь, то усмехается.
— Ты ведёшь себя подло, — говорит он мне, переводит свой взгляд к моим губам и останавливается на них.
— Я просто возвращаю тебе ту подлость, которую ты мне дарил все эти годы.
Вдруг он становится серьёзным. Мужчина снова наклоняется и хватает мой подбородок, прежде чем проводит пальцем по моей нижней губе. Я жалею, что не ушла из комнаты раньше, потому что теперь я приросла к месту.
— Твой рот, — говорит он низко и глубоко, — Он так двигается, что мне хочется...
— Закрыть его? — нервно перебиваю я, не желая знать, что он скажет дальше. Поцеловать его? Поглотить? Ни с одним из этих ответов я не могу справиться. Господи, если бы Саша узнала, что назревало между мной и Робертом последние дни, то, вероятно, ударила бы мне в лицо, чтобы вернуть немного здравого смысла. А я, скорее всего, поблагодарила бы её за это.
Хитрая улыбка возникает на его губах.
— Нет, — выдыхает он, наклоняясь к моему уху, и шепчет: — Трахнуть его.
Слова едва слышны, но слышу я их так же чётко, как музыку в усилителе. И думаю, что не смогла бы сдержаться, скажи он, что хочет меня поцеловать.
Я сильно отталкиваю его, краснея.
— На время ты убедил меня, что изменился, Роберт, но я ошиблась. Ты стал ещё хуже.
Я забираю свою пустую тарелку и выхожу из комнаты.
— Кто, чёрт возьми, твой самый лучший друг в мире? — напевает Саша, и, вальсируя, входит в комнату, держа в руках билеты.
Я до сих пор не отошла от того, что произошло с Робертом ранее, поэтому у меня занимает пару секунду, чтобы ответить:
— Ты?
— Ты, чёрт побери, угадала. Угадай, что мне удалось сегодня достать?
— Э... какие-то билеты, — говорю я, словно стараясь изо всех сил угадать.
— О, нет, не просто какие-то билеты. Я достала нам билеты ни на что иное, как на церемонию закрытия Олимпийских игр.
Она садится на край моей кровати, и моя челюсть падает.
— Лучше бы так и было! — практически кричу я, выхватывая билеты из её руки (всего четыре) и разглядывая их.
Этим летом Олимпийские игры проводятся здесь, в Лондоне. Сложно пройти десять минут по улице, чтобы тебе не напомнили, например, по телевизору или на рекламном щите. Не только это, все знают, что билеты на любое из мероприятий стоит на вес золота. Не говоря уже о церемонии закрытия, где самые знаменитые музыканты в британской истории, вероятно, будут выступать.
— Конечно же, так и есть. Моя подруга Натали достала их для меня. Не стесняйся целовать мои ноги в качестве благодарности, — шутит она.
— С радостью. Кому ты собираешься дать два оставшихся билета?
Саша хитро улыбается.
— Мне нужно увидеть, кто лучше сможет меня подкупить, чтобы ответить на этот вопрос.
— Что за крик ты тут устроила, Саш? — звучит голос Роберта, когда он случайно заходит в мою комнату. Он стоит здесь всего секунду, сама невинность.
Мужчина ведёт себя так, словно ничего не произошло между нами ранее. Не могу поверить, что он ведёт себя так, словно ничего не было.