Роберт смотрит на меня и приподымает одну свою тёмную бровь:
— Ты учишься на доктора философии?
Я смотрю в сторону и снова на него:
— Ну-у, да, когда вернусь домой.
Он смеётся:
— Так, кто бы мог подумать, что в этой маленькой головке есть мозг?
Мужчина хлопает ладонями:
— Пошли, сестрёнка, покажем Лане её новую комнату.
— Исчезни, Роб. Мы пьём кофе, а потом я всё покажу Лане. Тебя даже не должен быть здесь, так что можешь сделаться невидимкой.
Я делаю глоток своего кофе, как только эти двое утихают. Спустя секунду Роберт скользит ко мне, и опускает руку на моё плечо.
— Ой, да ладно. Я не видел мою старую подругу Лану здесь целые годы. Хочу остаться и в догонялки поиграть.
Мои лёгкие немного холодеют. Его тёплая, мускулистая рука на мне, и я не знаю, как чувствовать себя при этом. Какой новый трюк он затеял? Роб — хороший, что впервые, но я не считаю, что это искренне. Парень не мог так сильно измениться за последние шесть лет, так ведь? Честно, я даже заинтригована его неожиданным поведением. Не поймите меня неправильно, я не падка на это, но хочу увидеть, куда всё приведёт.
Саша кажется раздражённой из-за него. Она смотрит на меня:
— Ты не возражаешь, если он останется с нами?
Я пожимаю плечами и отвечаю:
— Я в порядке.
Роберт сжимает мои плечи и пристально смотрит вниз на меня со злой усмешкой:
— Ты уверена?
Саша подходит к нему и отталкивает его от меня:
— Не начинай, Роб, это последнее предупреждение.
Мужчина поднимает руки, сдаваясь.
— Хорошо, хорошо. Я буду вести себя хорошо, — говорит он, подмигивая мне за спиной сестры. Я презрительно смотрю на него.
Саша несёт наши чашки с кофе и показывает мне жестом следовать за ней наверх, чтобы показать мою новую комнату. Роберт плетётся сзади. Моя комната находится в передней части дома, и я улыбаюсь от восторга, потому что в ней есть окна, выходящие наружу. В своей голове я уже представляю, как сижу в уголке и читаю.
Здесь также есть ванная комната и двуспальная кровать. Мгновение спустя начинает звонить мобильный Саши, который она оставила в кухне.
— Дерьмо, это, вероятно, с работы. Я скоро вернусь, — говорит она, и убегает из комнаты.
Я стою, теребя подол рукава кардигана. Роберт падает на кровать. Он поднимается на локтях, широко расставив ноги, и смотрит на меня, подняв уголок губ. Я отворачиваюсь и подхожу к окну, чтобы посмотреть на другие дома, которые находятся на этой улице.
— Так, что думаешь об этом месте? — спрашивает он.
Повернув к нему голову, я честно отвечаю:
— Здесь... очень высоко. Весь остальной мир скатился вниз на фоне этого дома.
— Только ты могла такое сказать. Мои родители происходят из совершенно разных слоёв общества. Честно говоря, не знаю, что папа увидел такого в маме.
Это характерные жёсткие фразы, которыми славится Роберт (и иногда мне кажется, что он использует их только для того, чтобы взбесить людей). Его мать — одна из самых приятных женщин, которых я только знаю. Её происхождение ни на что не влияет.
— Знаешь, ты — самое жалкое оправдание для самого человечества. Тебе повезло иметь такую мать как Лиз. Она сильная. Твой отец, может быть, и богат, но ветреный.
Ладно, может, мне и не следовало такого говорить, но это правда. Алан — то, что вы называете «отец настроения». Он любит находиться с детьми, пока это весело и интересно, но когда происходит что-то плохое, вы и следа его не увидите.
— Ветреный? — Роберт повторяет слово, будто задавая мне вопрос, смакуя его звучание.
— Ты знаешь, что так и есть, Роб. Помнишь, когда Саша сломала ногу во время игры в баскетбол, и ей пришлось делать операцию? Он ни разу не пришёл проведать дочь и даже не прислал открытку.
— Теперь ты, безусловно, отрастила себе яйца за эти последние несколько лет. Кто знал, что ты действительно можешь выражать своё мнение, Лана?
Когда я была младше, то делала всё возможное, чтобы оскорбить Роберта точно так же, как он оскорблял меня, но большую часть времени парень причинял мне такую сильную боль, что у меня не хватало сил ему отвечать. В конечном итоге я оставалась со слезами на глазах и красными щеками, а потом бежала домой, прежде чем он это замечал и докапывался до меня.
Один такой случай был, когда мама подарила новый велосипед на моё тринадцатое день рождения. Когда я оставила велик во дворе, то Роберт украл его, проколол шины и бросил в море на пляже, который находится прямо за нашим домом. Лиз посадила его под домашний арест на месяц, когда узнала, что он натворил, а у него была наглость обвинить меня в том, что я всё наговариваю на него.
— Я больше не маленькая девочка, Роберт, — говорю я твёрдым голосом.
Он улыбается, как питон на пути к своей добыче, если бы у рептилий была возможность это показать.
— Нет, — говорит Роб. — Конечно, нет. Не хочешь провести несколько раундов на этой кровати? — спрашивает он, похлопывая матрас рядом.
То, как мужчина смотрит на меня, пускает странную дрожь, которая идёт по моему позвоночнику. Он на что-то намекает?
— Ты отвратителен, — я сжимаю руки, которые сложены на груди в оборонительной позе. Уверена, что Роберт замечает это. Люди, как он, замечают каждое слабое место в броне человека.
— А ты выросла из своих нарядов. Я был бы не против проверить, что под этой ужасной, Богом созданной, одеждой.
— Отвратителен и жалок, — добавляю я. Небольшое чувство победы проходит через меня от осознания того, что он заметил, как я перестала быть тощим подростком, даже оскорбив мой вкус в моде. Думаю, я сама немного жалкая.
— Послушай, Лана, мы теперь взрослые люди. Почему бы нам не стать друзьями, хотя бы ради блага Саши, и ничего больше?
— Меня не интересует твоя дружба, — отвечаю всё ещё твердым голосом.
Он кладёт руки на кровать и потирает ими одеяло. Мне не нравится, что он касается пастельного белья, на котором я собираюсь спать. Кажется, мужчина знает это и именно поэтому делает так.
— Хорошо, тогда, возможно, не друзьями, но мы могли бы быть вежливыми?
Я пожимаю плечами.
— Конечно. Не я здесь постоянно грублю.
Роберт смеётся.
— Ты только что назвала меня отвратительным и жалким.
— Это была констатация факта. Нет ничего грубого в констатации факта.
— Есть, если этот факт является оскорбительным.
Я смеюсь над этим.
— Твоё эго настолько хорошо отточено, Роб, и я не думаю, что ты способен обижаться на критику.
— Это только потому, что ты не можешь критиковать совершенство, — отвечает он и остро, как бритва усмехается.
— Задели, — закатываю я глаза, когда Саша возвращается в комнату.
— Звонили с работы, — говорит она. — Очевидно, какая-то поп-певица сошла с ума, и начала тусить с друзьями по городу. Они хотят, чтобы я осветила это, — выдыхает подруга, выглядя нервной. Понятное дело, что неуверена, оставляя меня в доме с Робом.
— Ты иди, а я буду распаковывать вещи, так или иначе, — говорю я ей.
Она улыбается.
— Ладно, тогда позвони мне, если тебе что-то понадобиться. Я привезу ужин, когда закончу. Китайская еда подойдёт?
— Китайская еда будет замечательно, сестрёнка, — говорит Роберт.
Она слегка шлёпает его по голове.
— Тебя никто не спрашивал, сволочь, — она смотрит на меня, ожидая ответа.
— Мне нравится китайская еда. Просто убедись, что возьмёшь то, что я смогу съесть, — говорю я уклончиво.
Саша — один из немногих людей, которые знают, что у меня диабет второго типа. Это не совсем то, что я хочу афишировать, потому что мне не нужна ничья жалость. Но это значит, что я всегда должна быть осторожна с едой.
Роберт озадаченно смотрит на меня. Он никогда не знал о моей ситуации, и я предпочитала оставить всё как есть. Зная его, я опасаюсь, то он может попытаться украсть мой инсулин в качестве шутки.
— Хорошо, увидимся через два часа, — говорит Саша, прежде чем исчезнуть на лестнице.