— Эй, мы пойдём на церемонию закрытия Олимпийских игр на следующей неделе, — говорю я ей. — Это будет удивительно. Почему бы тебе просто не думать об этом, а с нетерпением ожидать и перестать беспокоиться о том, как отреагирует твой отец?
Она стискивает мои пальцы и безрадостно смеётся.
— Тебе легко говорить. Твой отец не Алан Филипс — профессиональный распространитель неприятностей.
У меня вообще нет отца, но сейчас не время говорить обо мне.
— Ладно, ну, как насчёт этого? Если твой отец скажет что-то, что причинит тебе боль, я двину ему между ног.
Она нежно улыбается мне, а Роберт шутливо предупреждает:
— Ты не сделаешь ничего подобного. Отец никогда не испугается судебного процесса или двух. О, и говоря об Олимпийских играх, — говорит он, изгибая бровь на Сашу в зеркало обзора заднего вида, — ты уже решила, кому отдашь те лишние билеты?
Вздохнув, Саша закатывает глаза.
— Хорошо, ты можешь взять один. Какой бы я была сестрой, если бы отказала тебе, а?
Роберт качает кулаком в знак победы, отвечая:
— Очень, очень плохой сестрой на самом деле.
Когда мы добираемся до дома, Мелани открывает дверь в потрясающем облегающем персиковом платье. Она видит руку Роберта на моём плече, и я замечаю еле различимое раздражение на её губах. Можно подумать, она с Аланом для того, чтобы добраться до его сына или что-то подобное. Ну, это и ещё деньги.
Она приветствует нас. Мы проходим в роскошную гостиную и садимся, а кое-кто, кого можно охарактеризовать только как дворецким, приносит нам напитки. Чувствую себя, будто я только что вышла на съёмочную площадку «Аббатства Даунтон».
Алан разваливается в кресле, потягивая из бокала шерри. Мы ведём вежливую беседу, пока не возвращается дворецкий, сообщая, что ужин накрыт. В столовой Роберт отодвигает мне стул, и я моментально думаю о нём, как о безупречном джентльмене, прежде чем тот прошуршит пальцами по моей попке. Ладно, возможно, не безупречный.
— Итак, Саша, милая, расскажи мне, что происходит на работе? Я видел ещё одну твою статью в газете на прошлой неделе, очень хорошо написано! — гордо восклицает Алан.
Статья, о которой он упоминает, опять была о Молли Уиллис, и как вся негативная реакция прессы о выкидыше стала причиной её депрессии. Она пыталась выпить целый флакон лекарства, очевидная попытка самоубийства или крик о помощи, и сейчас госпитализирована в реабилитационный центр небольшого монастыря для лечения.
Знаю, она просто ещё одна молодая знаменитость среди десятков тех, кого пресса съедает заживо, но по некоторым причинам, я не могу перестать думать о её истории. Возможно, потому, что слежу за ней с самого начала лета. Мне никак не удается выкинуть из головы режущую природу жестокости, вылитой на неё, как высоко вознесли и обожали, а потом швырнули в пучину, где акулы могут сожрать девушку живьём.
Не только это, но на самом деле, никому нет дела. Не совсем. Люди читают истории о ней, и их реакция немного больше, чем пожатие плеч и «эээ, она это заслужила».
В каком мире мы живём, где уровень сочувствия у людей опустился так низко?
Неужели мы так пресыщены и безразличны ко всему, что больше не имеем истинной способности к состраданию?
Эти мысли занимают меня, и теории, которые возникают из них, кажутся в некоторой степени важными, будто я на грани момента «эврика!», где внезапно точно пойму, почему так озабочена.
Когда возвращаю внимание к разговору, то нахожу, что Саша вводит отца в курс своих дел на работе. Роберт сидит рядом со мной и довольно очевидно под столом выбрасывает вперед ногу, пиная Сашу. Она сердито смотрит на него, а он расширяет свои глаза, как бы говоря: «Скажи ему!»
Подруга откашливается, и у неё краснеют щеки.
— Эээ, в настоящее время у меня есть кое-что ещё, что я хотела рассказать тебе.
Алан широко улыбается, расправляя салфетку себе на колени.
— О, неужели, что это? Тебя выдвинули на повышение?
— Нет. Это что-то более личное.
Внезапно улыбка Алана исчезает, и он расправляет плечи.
— Саша, ты знаешь, я не люблю говорить о таких вещах за ужином. Расскажешь позже, — говорит он, отмахиваясь от неё.
Вижу, как у Саши увлажняются глаза, и немедленно испытываю желание обнять и вытащить её отсюда. Она проглатывает комок в горле, смахивая слёзы.
— Нет, отец, — сурово говорит она. — Я хочу рассказать тебе сейчас.
— Саша, — предупреждает её Алан, хмуря тёмные брови.