Я всегда выбирала его. Даже, когда ненавидела, глубоко под этим чувством была зарыта любовь. Теперь, когда казалось, он искренне хотел быть моим другом, любовь поднималась на поверхность. Мне нужно найти способ, чтобы держать её там глубоко зарытой.
— Эй, Саша, пойдём, поиграем во фрисби со мной, — зовёт Алистер, — никто из этих ленивых придурков не хочет играть.
Саша вскакивает на ноги.
— Конечно, Ал.
Они находят участок на песке, чтобы можно было играть, и начинают бросать фрисби друг другу. Роберт достаёт дорогую на вид цифровую зеркальную камеру из сумки и начинает делать снимки каждого. Я думаю, возможно, он делает это, чтобы позлить Кару, потому что мужчина включил вспышку, хотя мы находимся на улице и когда снимает, звук щелчка очень громкий.
Через минуту он шлёпается рядом и забрасывает свою руку мне на плечо.
— Скажи «сыр», — говорит он мне и улыбается во весь рот, поднимая камеру вверх и снимая нас вместе.
— Хм, — говорю я, не зная, как реагировать. Наверное, у меня глупое и смущённое выражение лица на этом фото.
В пику Роберту с его шумной фотосъёмкой, Кара берёт свой телефон в руки и включает очень громко танцевальную музыку, прежде чем продолжает загорать.
— Боже, я никогда не замечал какой дерьмовый у неё вкус, — тихонько бормочет мне Роберт, доставая бутылку с солнцезащитным кремом из своей сумки и втирая его в свою голую грудь.
Я пялюсь на его пальцы, прежде чем перевожу взгляд на лицо Роба.
И с лёгкой улыбкой отвечаю:
— Да, но ты считаешь дерьмовым вкус любого, кроме твоего собственного.
Он усмехается.
— Неправда.
— Очень, даже, правда. Ты разгромил всю мою коллекцию, когда просматривал мой айпод.
— Я всего лишь пытался разозлить тебя. Я совсем не считаю твой вкус дерьмовым. На самом деле, он восхитительно оригинален.
— Это сарказм сейчас?
Его ухмылка становится шире.
— Не-а, иногда мне нравится набрать пенную ванну и врубить что-нибудь из «Тори Амоса» примерно начала девяностых, особенно, если это раз в месяц.
Я ухмыляюсь и пихаю его в плечо.
— Иди ты.
— Что? Я серьёзно!
— Конечно.
Он смотрит на меня, улыбаясь, и заканчивает втирать остатки крема себе в грудь. Затем начинает делать вид, будто не может дотянуться до плеч. Я игнорирую его. Проходит пара секунд, прежде чем Роб просит:
— Ой, Лана, ты ведь не будешь против того, чтобы намазать мне спину, не так ли?
— На самом деле, я против.
— Ну же, я не хочу обгореть.
— Тогда надень футболку.
— Я думаю, мы оба знаем, что ты не хочешь, чтобы это произошло, — лукаво говорит он.
Я прищуриваюсь.
— Что?
— Я видел, как ты смотрела.
— И?
— И если я прикроюсь, ты не сможешь больше смотреть.
Я глубоко вздыхаю.
— Ну, и нахал же ты.
— Жутко сексуальный, — парирует он.
— Ох, твою ж мать, дай мне этот крем, — говорю я, доходя до предела.
Роб протягивает мне бутылку, довольный собой, а потом отворачивается, чтобы подставить свои плечи. Я брызжу немного на ладонь и слегка втираю в одно плечо.
— Ах, как хорошо, — говорит Роберт с преувеличенным стоном оргазма.
Я немедленно убираю руки.
— Эй, почему ты остановилась?
— Больше не издавай таких звуков, — решительно говорю я ему.
Он слегка поворачивает ко мне голову.
— Почему? Неужели это тебя возбуждает?
Я изо всех сил зажмуриваюсь на секунду.
— Нет, просто, просто помолчи, ладно?
Он весело смотрит на меня.
— Тогда ладно.
В конце концов, я начинаю нервничать, заканчивая с его спиной. Кожа Роба удивительная на ощупь, а его плечи такие сильные и рельефные.
Я почти заканчиваю, когда вдруг он хватает мою руку, тянет через плечо и кладет себе на грудь, прямо на сердце. Я ошеломлённо молчу, когда Роб шепчет:
— Мне нравится, когда ты смотришь.
Вдвоём мы тяжело дышим несколько секунд. Затем он отпускает мою руку, и я занимаю себя, роясь в Сашиной сумке-холодильнике в поисках бутылки сока.
— Хочешь, чтобы я намазал тебе спину? — предлагает Роберт, несколько минут спустя.