— Что случилось? Тебе плохо? У тебя опять болит голова? — нежно спросила она, протягивая руку, чтобы потрогать мой лоб.
Я отстранился от её прикосновения, потому что она заставляла меня чувствовать себя маленьким ребёнком, а мне не хотелось, чтобы Лана видела меня в такой ситуации.
Каждые несколько недель у меня появлялись сильные мигрени. Видимо, я унаследовал их от отца. Они чертовски ужасны и делают меня ещё более раздражительным, чем обычно.
— Нет. Мигрени нет, мама. Со мной всё в порядке, просто хочу есть.
— Ну, тогда ешь, — сказала она, успокоившись.
Я почувствовал взгляд Ланы при упоминании о мигренях и не смог сдержаться, чтобы быстро не взглянуть на неё краешком глаза. Она покусывала губу, а выражение её лица казалось сочувствующим. Я отвёл взгляд и закинул кусок лазаньи себе в рот, энергично пережевывая.
Кажется, мама была намерена заставить меня сконцентрироваться на разговоре и спросила:
— Как дела с сочинением по английскому, Роб?
Господи, только не это.
— Никак. Я решил оставить его незаконченным, как знак протеста.
— Роберт, — сказала мама уже серьёзно. — Протесты — это не выход. Ты знаешь, что твой учитель не доволен твоими успехами. Он может исключить тебя, если ты будешь продолжать вести себя подобным образом.
— Хорошо. Он бы тогда сделал мне одолжение, — проворчал я.
Мама со стуком положила вилку и нож.
— Не понимаю твою проблему с этим человеком. Он казался очень здравомыслящим, когда я ходила на встречу с ним. И сказал мне, что делает всё, что в его силах, чтобы попытаться помочь тебе, но ты просто продолжаешь артачиться и срываешь занятия.
Учитель, о котором она говорила — мистер Бреннан. По какому-то несчастному случаю, он у меня и по английскому, и по французскому. Казалось, мама не понимала, что этот человек — чертовский лицемер. У меня была теория, что он какой-то скрытый гомосексуалист, который втюрился в меня.
С тех пор, как я пошёл в школу, на уроке он слишком много внимания обращал на меня и постоянно выбирал меня, чтобы ответить на вопросы или обсудить книгу. Год назад учитель попросил меня подождать «разговора», пока все не уйдут. Беседа предполагала организацию частных домашних занятий с ним, поскольку английский — мой самый худший предмет. Я сказал, что мне это неинтересно, и с тех пор он сделал своей целью в жизни трахнуть меня. Имею в виду, обычно обеспокоенный учитель не начал бы личную вендетту после того, как учащийся сказал «нет» на простое предложение частных уроков. Вот, как я понял, что с ним что-то не так.
Или возможно, я параноик.
В любом случае, этот человек просто не внушал мне доверия. И давайте посмотрим правде в глаза, если эмоциональный садист не внушает человеку доверия, тогда возможно, что-то неладно.
Эта вся морока с сочинением началась из-за того, что он хотел «лично осуществлять контроль» за моей работой, поскольку я — «проблемный учащийся» и имел проблемы с построением длинных отрывков сочинения. В ответ я швырнул в него свою тетрадь и сказал, чтобы он катился к черту вместе с этим сочинением.
В результате, я провёл остаток дня у кабинета директора. На следующий день мистер Бреннан вызвал мою мать, и мы заключили соглашение, что меня не будут исключать за нападение на учителя, если я буду хорошо себя вести и закончу сочинение к назначенному сроку.
Нападение, чёрт меня дери.
Тетрадь пролетела мимо его головы и ударилась о край школьной доски.
Мама потёрла складки на лбу, похожая на изображение родителя, дошедшего до точки.
Внезапно Лана сказала своим нежным и пытливым голосом:
— А кто у тебя по английскому?
Я так удивлен, что она действительно обратилось ко мне, даже не зная, что и делать. В конце концов, я обрел свой голос.
— Засранец Бреннан.
— Роберт, выбирай выражения, — проворчала мама, снова поднимая свою вилку.
— О, он и у меня тоже, — сказала Лана, сдерживая улыбку на моё прозвище для него. — Он мне тоже никогда не нравился.
— Спасибо! — воскликнул я, хлопая в ладоши. — Теперь ты понимаешь? — многозначительно спрашивая маму.
Я инстинктивно повернул голову к Лане, борясь с желанием поцеловать её так, как сделал на прошлый Хэллоуин.
— Не поддерживай его, милая, — вмешалась мама, глядя на Лану. — Больше ему не нужны никакие оправдания, чтобы не ладить с этим человеком.
— Тише, мама, — с ликованием сказал я, поворачиваясь лицом к Лане. — Давай, расскажи нам, почему он тебе не нравится, чтобы я могу раз и навсегда доказать, что не лишён разума.