— Что?..
Тилург смотрит на нее столь ошарашенными глазами, что сказать «Он удивлен» — ничего не сказать. Но его, кажется, никто и не замечает.
Сигюн хочется убежать. Скрыться долой с колючих глаз и отдышаться, жадно глотая воздух. Но она слишком упряма. Сигюн пожимает плечами и говорит Локи на зло:
— Я не ждала тебя.
Кажется, для него это становится последней каплей в очень маленькой чаше терпения. Он подлетает к Сигюн бешеным коршуном, отбрасывая наземь Тилурга, пытавшегося встать наперерез. Он шипит змеем, нависая над хмурой и поджавшей губы Сигюн, слишком открыто мечтая перерезать ей глотку:
— Тебе еще не надоело?!
— Понятия не имею, о чем ты.
Ее ровный, намеренно тягучий, точно патока, тон и неприкрытое злорадство, что плещется на дне голубых глаз, срывают Локи с катушек.
Он скалится. Великолепно.
— Все эти маленькие игры, в которые ты так любишь играть. Я покажу тебе, что такое настоящие игры!
Он внезапно хватает проглотившего язык Тилурга за волосы и вздергивает на ноги под испуганный вздох. То, что происходит дальше, кажется Сигюн страшным сном. То, что происходит дальше, взращивает в ней желание удавиться.
Клинок в умелых руках разрезает горло вана одним легким движением. Точно живая плоть — теплое масло. Артерия лопается, кровь брызжет фонтаном, заливая собой и Локи, и Сигюн, и свежую по весне траву.
Тилург дергается в предсмертных конвульсиях, остервенело хватается руками за шею, ужасающе булькает, задыхаясь собственной кровью, и под конец испускает дух. Его тело падает под ноги двоих бесполезным мешком мяса с костями. Сигюн провожает его взглядом, чувствуя, как по виску, шее, вырезу на груди стекают горячие, свежие капли крови.
Сигюн поднимает взор вверх и четко проговаривает:
— Ты монстр, — встречаясь с Локи глазами.
Он возбужден, он в крайнем неистовстве. Лик темнеет в кровавом триумфе, губы ползут вверх в откровенном самодовольстве. Прямо сейчас Локи забирает чужую жизнь. Прямо сейчас Локи выглядит потрясающе. И от этого Сигюн тошнит.
— Я монстр, который преследует твои мечты, — нагло усмехается он, подцепляя острием кинжала ее подбородок. Бровь выразительно взлетает вверх. — Разве нет?
— Нет.
— Ты моя, что бы ты ни говорила себе, — раздраженно рыкает Локи.
И Сигюн не трусит его перебить:
— Ты больной. Соулмейт дает любовь, а не делает одержимым.
От этого его пробирает на смех.
— Я не сумасшедший, золотце. И я не одержим. Я просто не люблю, когда другие трогают мои вещи.
Локи терпеть не может то, чем все оборачивается. Этот мерзкий ошейник! Это мерзотное душевное родство. Эта поганая девка!
Она заполоняет его ум, рушит его самообладание. Забирается под кожу, ломая кости. Заполоняет сны.
Локи мечется диким зверем, неся хаос на все Девять миров. Но даже это абсолютно не помогает.
Он хочет залить ее кровью, исполосовать ранами, заставить встать на колени и молить о прощении. Он просто хочет ее. Всячески, всеми способами. Он просто хочет заставить ее кричать.
Это иронично. До боли, до одури, до истеричного смеха. Локи прирожденный кукольник. Но он как марионетка в ее руках. И ослабь бдительность — Сигюн порвет ниточки. Потому что она единственная, кто их все это время держал.
Локи чувствует: еще немного — она убьет его. Она вытянет из него это, и она будет правителем. Хозяйкой его сердца — в самой сути и деле.
Локи леденеет при одной мысли об этом. Он не может заткнуть и подавить проклятый голос, сидящий глубоко внутри и твердящий, что… разве это уже не она? Разве она не властительница его черного гнилого сердца? Разве это не очевидно, раз он не может выкинуть из головы ее образ, ее глаза, ее голос? Раз он засыпает с ее именем на губах и с оным же просыпается?
Сигюн.
Локи силком забирает ее поцелуи, полностью растворяясь в ее запахе, ее теплоте, ее губах, ее судорожных вздохах, ее пальцах на его зарытых в рыжих кудрях кистях. Он теряет чувство реальности.
Локи мужчина, ему скоро почти пятьсот. Он знает, что не должен испытывать такого при поцелуях. Не должен так млеть, вкушая языком духи и масла на молочной слегка вспотевшей коже. Не должен позволять тяжелому дыханию и тщательно приглушенным стонам так плотно заседать в голове. Не должен позволять рукам дрожать, когда очерчивает под тонким атласом платья хрупкость фигуры. Локи абсолютно не должен возбуждаться так быстро и рьяно. Просто от… ничего.
Все это… Локи еще никогда не чувствовал себя столь беспомощным.
Он боится — на самом деле, — однажды Сигюн это заметит. И на коленях в тот день будет стоять уже он.
Локи это не нравится. Локи это ужасно не нравится!
Он совершенно не понимает, как от открытой вражды все вылилось в страстные поцелуи и ласки, ужимки. Как будто ему снова шестнадцать… Он совершенно не понимает, как должен был все это обойти. Один поцелуй. Прошел год — никто из них просто не стал останавливаться.
Локи чувствует, что с каждым днем все становится хуже. Сигюн сидит в нем прочнее, а желания сопротивляться происходящему почти нет.
Локи чувствует, что на днях выдаст себя. Он уже выдает.
Когда Сигюн на его коленях, с пальцами в смоляных волосах, искусанными губами на его искусанных ею губах, с ее запахом, душащим его ноздри, ее теплом, оплетающим не хуже стальных цепей, Локи понимает, что проиграл.
Он пытается держать голос командным и твердым, пытается вернуть прикосновениям знакомое «брать». Но внезапно находит, что способен только на ответную страсть.
В Локи что-то давно горит по-другому. Не смердяще-убийственно, не люто-кроваво, не разрушающе. Единственного, кого тут разрушают, так это его.
Что-то полностью согревает его изнутри, сдавливает бережно сердце, скручивает живот и заставляет все внутри трепетать. Заставляет его разум улетать, как будто у волка внезапно выросли крылья.
Сигюн отстраняется, и жадно вдыхает, шепча:
— С такой игрой тебе весело? — стреляет в него голубыми глазами, поднимая утробный голод. — Или снова будешь устанавливать свои правила?
— Твоему безрассудству и блаженству я полностью доверяю, — скалится Локи. Голос низкий, глубокий, в нем маленький рык. — Ведь все, чем ты сейчас являешься, это все, что у меня есть.
Сигюн выгибает брови.
На днях он непременно выдаст себя. Ей нужно подождать совсем чуть-чуть, и она поймет, как много на самом деле для него значит эта игра.
На днях он впервые произнесет слова, которые веками лютым ужасом звучали в его голове и были закрыты под семью замками. Слова, которые он запрятал в своем сердце, слова, что боролись насмерть, пожираемые тьмой и пролитой кровью.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Локи впервые проигрывает. Не может вынести мысли о том, что Сигюн не в его жизни каждую секунду существования. У Локи уже в печенках сидит вся эта борьба. Сигюн просто должна принадлежать ему. Она ведь сможет принять его аргументы в пользу этого права?
Ну а пока…
— Я люблю тебя…
— Я ненавижу тебя, — усмехается он. — Но это и есть природа зова.