— Да, Сара.
— Спасибо, мамочка.
Она ласково поцеловала его в щеку. Она хотела присесть куда-нибудь и выпить пива, которое ей принес Майк, но не знала, как можно сидеть напротив такого красавца и не флиртовать с ним.
Она взяла бокал в руки.
— Спасибо. Я бы с удовольствием осталась и поболтала, но Джейми сказал мне, что мне лучше выбрать вон того господина в качестве партнера для беседы.
— Сара, я не это...
— Ты сказал, что, если я хочу его, я могу его получить, не так ли, малыш Джейми? А раз так, то именно это я и собираюсь сделать.
Наступила тишина. Она почувствовала, как ее переполняет гордость за то, что она смогла лишить их всех дара речи, но за гордостью последовал ужас от того, что ей сейчас предстояло сделать. Она повернулась к друзьям спиной и направилась в сторону столика, на который недавно указала пальцем. Мужчина невидящим взглядом уставился в полупустой стакан. У него были жирные черные волосы, крючковатый нос и неровная щетина на лице. Зачем, ну зачем я все это делаю?— подумала Сара. — Почему я не могу посидеть с моими друзьями и выпить пива, как все люди, а потом отправиться домой, почистить зубы и лечь в постель? Почему я всегда должна обязательно…
— Она же не сделает этого, правда?
— Это невозможно, — сказала Шелли, — этот мужик такой урод.
И после этих слов у Сары не было выбора, потому что этот мужчина действительно был уродлив и, скорее всего, по законам этого мира вряд ли в его жизни вообще были женщины, готовые с ним переспать. Сара знала, что она хорошенькая, как знала и то, что она не сделала ничего, чтобы заслужить свою красоту, так же как этот человек ничем не заслужил свое уродство. Ей показалось нечестным, что он был обречен прожить всю жизнь нежеланным, не испытав на себе ласки, в то время как она получала и то и другое в избытке. И, кроме того, Любовь видит не глазами, а сердцем, вот почему Купидона изображают с завязанными глазами.
У этого бедняги были точно такие же шансы оказаться тем, кому удастся проникнуть в ее душу, как и у любого другого.
3
Каждый будний день Сара боролась с желанием пропустить хоть один день в университете. Она работала допоздна, засыпала под утро, слишком уставала, мучилась похмельем, ей нужно было убрать в квартире, постирать одежду, оплатить, наконец, просроченные счета. Но она знала, что даже один прогул не приведет ни к чему хорошему, потому что она не заметит, что это как-то ей повредило, и однажды снова поддастся искушению, и снова, и снова — до тех пор, пока это действительно не приведет к проблемам. Так что с наступлением каждого нового дня она усилием воли заставляла свое уставшее, ноющее тело вылезти из кровати, набросить на себя грязную одежду и, спотыкаясь о разбросанные кругом пустые пивные бутылки, выйти из дому, чтобы пройти два квартала до автобусной остановки.
Она всегда садилась на заднее сиденье автобуса, прислонившись головой к стеклу и положив ноги на соседнее кресло, чтобы никто не садился рядом с ней. Дорога занимала двадцать минут, и каждую секунду этого времени она проводила в раздумьях о том, как ей, черт возьми, удастся пережить этот день. Она знала, что ей станет дурно от одного запаха удобрений на лужайке — они пахли кровью и костями. Она совершенно точно заснет на лекции. Если ей удастся дотянуть до обеда, не потеряв сознание, это будет чудо.
И каждый день это чудо происходило. Не важно, насколько разбитой она себя чувствовала, выползая из автобуса, один только вид здания университета придавал ей сил.
Оно вовсе не было красивым обычное четырехэтажное здание из красного кирпича, постройки середины семидесятых, с зеркальными стеклами и металлическими решетками на окнах.
Но оно было ее настоящим домом, домом, где отдыхала ее душа. Если бы она могла позволить себе не работать, она проводила бы здесь каждую минуту своего времени. Ей нравилась комната отдыха для студентов с оранжевыми и зелеными потертыми диванами, щербатые пластмассовые столы, скрипучие расшатанные стулья.
Ее сердцу была дорога старинная серебряная урна, искусство пользоваться которой, не испачкавшись, студенты постигали только ко второму, а то и к третьему курсу.
Она любила скрип, который издавали ее кроссовки всякий раз, когда она проходила по линолеуму, покрывающему полы по всему зданию, любила нишу под лестницей между третьим и четвертым этажами, где всегда можно было найти Джо Ди, купить травы и раскуриться.