— Мне все равно. Мне просто нравится быть с вами.
— О, Сара... — Он сжал ее бедро. — Если бы этого было достаточно — чтобы нам было хорошо друг с другом... Но это не так. Я потеряю работу, детей. Я могу попасть в тюрьму. Закону все равно, хорошо нам или нет. Тебе четырнадцать лет, и по закону ты сама не можешь определить, от чего тебе хорошо.
— Ну, значит, закон ошибается. — И Сара сделала то, о чем мечтала с тех пор, как они сели: она наклонилась вперед и поцеловала морщинку у него между бровями. — Меня это оскорбляет — то, что они думают, что я сама не знаю, чего хочу. Вы же знаете, в старые времена девушки моего возраста уже выходили замуж и рожали детей. Смешно и думать, что пятьсот лет назад меня бы сочли способной растить детей, а теперь мне даже не позволяют самой решать, нравится мне человек или нет.
— Я понимаю, это звучит глупо.
— Это и есть глупо. Если бы я жила в Средние века! У меня к этому возрасту была бы собственная деревенька.
Мистер Карр засмеялся.
— Да, и если не вспоминать про проказу, дурной запах изо рта и безграмотность, ты была бы очень счастлива, я уверен.
Сара почувствовала, что ей становится жарко. Ее смущало то, что он смеется над ней. И еще то, как он касался ее бедра. Его рука была вдвое больше, чем у нее; прикасаясь, она накрывала большой участок кожи. Она снова поцеловала его морщинку, потом лоб, потом губы.
— Сара...
— Значит, общество не одобряет. Мы им не скажем.
— Сара...
— Вчера был самый лучший день в моей жизни. Я чувствовала себя, как Пип после первого визита в дом мисс Хэвишем. Вчера во мне произошли большие перемены; было выковано первое звено цепи, которая меня свяжет. Я хочу выяснить, какой будет моя цепь. Из шипов или цветов. Из железа или из золота.
Мистер Карр убрал руку от ее бедер и встал. Он подошел к окну и открыл ставню. Осмотрел пустой двор, покачал головой. «За шестнадцать лет преподавания я никогда не встречал ученицу, хоть вполовину такую умную, как ты. И такие красивые бывали редко». Он захлопнул ставню и повернулся к ней. «Никто не знает».
— Я понимаю. Все в порядке.
— Никто даже не может заподозрить.
Она не могла сдержать улыбки. Она подошла к нему и прижалась лицом к его груди. «Мы будем осторожны». Она провела руками по его спине, чувствуя, какой он большой, какой крепкий. «Осторожны и счастливы».
Он прижал ее к себе, как будто боялся, как будто думал, что, держась за нее, спасает свою жизнь. Она потянулась вверх и погладила его лицо. Она поцеловала вьющиеся светлые волосы в распахнутом вороте рубашки, он застонал и позвал ее по имени: «О Сара».
— Как мне тебя звать? — спросила она ему в шею. — Можно звать тебя Дэниел?
— Нет. Ты можешь привыкнуть. Если назовешь меня так в классе...
— Ладно, хорошо.
Она вытащила его рубашку из-за пояса и провела рукой по животу. Кожа здесь была такая нежная; если бы не жесткие волосы в центре, это мог бы быть живот ребенка. Такая нежная кожа, почти как у нее самой.
Мистер Карр и Сара договорились встретиться после школы на углу, на бензозаправочной станции. Оттуда они поехали на Тунгабби Крик, он держал обе руки на руле, не спуская глаз с дороги, и говорил о поэзии так, что ей хотелось, чтобы дорога никогда не кончилась. Но потом, когда поставили машину на берегу реки, так что ее не видно было с дороги благодаря кленам и кустарнику, мистер Карр сделал с ней такое, что слова показались лишними. Любовь была, как стихи без переплета.
На закате он отвез ее домой, остановился в конце ее улицы и на всякий случай предупредил, чтобы она не целовала его.
— Не хочу уходить, — сказала Сара.
Он похлопал ее по руке.
— Уже больше шести. Твоя мама станет волноваться.
Сара фыркнула. Ее мать, которая проводила семьдесят часов в неделю в университете, а остальное время в своем кабинете дома, ничего не заметила бы, даже если бы Сара не пришла домой ночевать. Отец Сары работал еще больше, чем его жена, и едва вспоминал о том, что у него есть вторая дочь. Но у ее сестры не было своей личной жизни, и она замечала все.
Ну разумеется, Келли, в свои семнадцать лет уже вполне зрелая особа, выскочила, как только Сара вошла в дом.