— Уколите мне снотворное или успокоительное, — открываю глаза и смотрю на медсестру с уколами.
Она смотрит на врача, тот кивает и мне делают укол.
Я провела в больнице ещё пять самых длинных дней в моей жизни. Преимущественно на успокоительных, врач уговаривал меня ради моего живого ребёнка собраться, взять себя в руки и не садиться на антидепрессанты. Я старалась прислушаться. Но было сложно. Информацию о моем состоянии тоже доносили по крупицам. Сначала я узнала, что потеряла ребёнка. На третий день, на вопрос, сколько времени нужно для полного восстановления и новой попытки зачать, врач убил меня тем, что у меня больше не будет детей. Я посмотрела на него диким взглядом.
Зато жива. Выбор был жесткий.
На пятый день медсестра сказала, что вроде как был мальчик, здоровый, хороший мальчик, которого убил испытанный мной стресс.
Когда Вартан пришёл, чтобы забрать меня, я сидела на кровати как каменное изваяние.
— Они нашли того, кто на тебя покушался? — спросила сразу, резко.
— Они нашли исполнителя, заказчика ищут, — отвечает уверенно муж и целует мою руку, — как самочувствие? Ты бледная.
— Перед тем как всё случилось, я увидела фамилию Ильи в твоих бумагах на столе. Там было написано, что крушение могло быть подстроено. Что это могло быть заказное убийство. Это правда? — игнорирую вопрос о самочувствии.
— Мы потом об этом поговорим, — отвечает жестко и встает, — давай помогу тебе одеться.
Я цепляюсь в его запястье и бледнею еще больше.
— Значит правда, — заключаю сама. — Илью и нашего сына убил один и тот же человек. Кто?
— Откуда такое предположение, — поджимает губы?
— Действительно, — с губ срывается истерический смешок. — Кто бы на вас не охотился, убил моего ребёнка. Я хочу знать, кто это. Я хочу лично вырвать этой твари сердце и заставить его труп сожрать его!
Я оседаю назад на кровать, и плечи сотрясает от рыданий. Зря мне отказали в антидепрессантах, я, очевидно, не вывожу сама.
Вартан ругается, очень отчаянно и долго, а потом срывает меня с кровати, встряхивает и злобно смотрит мне в глаза и шипит:
— Когда буду что-то знать конкретное — скажу, так понятно?
Я даже не сразу различаю его лицо и эмоции из-за собственных слёз. Эгоистка. Он был и его сыном тоже.
— Прости, — всхлипываю отчаянно, пытаясь взять себя в руки.
И только после этого он жадно меня целует, я чувствую его отчаяние, боль, желание. Соскучился.
— Прорвемся, любимая, — гладит мои волосы и боится отпустить.
Я прижимаюсь к нему и молча киваю. Именно так, только так, вместе. Иначе я не справлюсь.
— Я не справлюсь без тебя, — шепчу отчаянно, обнимая изо всех сил.
— Ты мне нужна, жена, очень и очень, я увезу вас прочь из этого города, нам нужна передышка. Уедем туда, где ничто не будет нам напоминать о том, что случилось, чтобы наши раны затянулись. Легко не будет, но мы вместе, принцесса. Готова с мужем на край света? — вымученно улыбается, и тут же губами присасывается к шее, горячий, жадный.
— Куда угодно, — соглашаюсь, обнимая его.
Не разделяю его оптимизма. Куда бы я не уехала, моя рана будет напоминать мне о себе изнутри. И я не знаю какие ресурсы нужны, чтоб она затянулась. Хотя…
— Поехали домой к сыну.
— Они нас ждут, Тамара Петровна приготовила твои любимые блинчики с творогом, а Любовь разучила с Ильей несколько новых слов, все дома услышишь.
Мы собираемся так быстро, насколько позволяет наше состояние. Когда на кровать полетела ночнушка, Вартан застыл, опалив мое тело голодным взглядом. Живой, желание никуда не делось, значит, будем жить. Вопрос только как?
Помогает надеть платье, обнимает и вновь целует.
— Без тебя холодно и страшно, принцесса, согреешь своим теплом этой ночью?
— Ничего не могу обещать, — грустно усмехаюсь, — зависит от того, насколько сильные колёса даст с собой доктор.
По дороге я расспрашиваю про няню, я заранее благодарна этой девочке, что она эти недели почти так хорошо заботилась о чужом ребёнке, как его мама. Судя из рассказов Вартана и Гурама, который тоже заезжал, он там совсем не страдает без меня.
Как только сын меня видит, он тут же несется ко мне. Сносит с ног, и мы падаем на влажную от дождя дорожку.
— Мамамамамамамама, — довольно бормочет, не замолкая.
— Любовь моя, — прижимаю к себе пирожочка, и меня разрывает от чувств. Вот он, мой антидепрессант. Самый главный. — Мамочка соскучилась, мой славный.