Она с трудом сглотнула и закрыла глаза.
— Но, скорее всего, уже слишком поздно.
— Что значит «слишком поздно», женщина?
— Это были дюнные гончие. Их укусы несут болезнь, которая может убить в течение нескольких дней.
Эллия открыла глаза и встретилась с ним взглядом.
— Они укусили меня. Моя кровь теперь испорчена.
Его сердце вспыхнуло, заставляя пульс учащаться, а легкие сжиматься. Его крылья дернулись, почти раскрывшись, и потребовалось значительное усилие, чтобы его хвост не раскачивался беспокойно — логово было достаточно ослаблено после его прошлых сражений с драконьей погибелью, и он только еще больше подвергнет Эллию опасности, набросившись.
— Ты не поддашься этому, — прорычал он. — Ты королева Мерцающих вершин. Ты моя пара.
Она протянула раненую руку, поколебалась и положила ладонь на его морду. Он задрожал, когда она провела им по его чешуе. Его ноздри раздулись; запах ее крови стал еще сильнее, когда она была так близко.
Эллия улыбнулась. Выражение лица было нехарактерно печальным и слабым.
— Я смертная, Фальтирис.
— Ты моя смертная, Эллия.
«И я слишком долго не помогаю ей».
Фальтирис раздраженно выдохнул через ноздри и перевел взгляд на ее раны. Они были такими крошечными с его нынешней точки зрения, а ее тело было таким маленьким и нежным. Если бы он сейчас использовал свой огонь, то принес бы больше вреда, чем пользы.
Он знал, что ему нужно было сделать, и вполне разумно, что он был способен на это — он уже перешел в ту человеческую форму и обратно. Способность сделать это снова была где-то внутри него.
Фальтирис нежно ткнулся мордой ей в плечо, прежде чем отступить от нее. Его сердечный огонь вспыхнул, и он сосредоточился на нем, зная, что ключ лежит в этом древнем пламени и соединяющей связи, которая теперь вплетена в него. Первые намеки на эту жгучую боль пробежали прямо под его чешуей.
Он почувствовал на себе взгляд Эллии и снова встретился с ней взглядом, позволив себе увидеть ее — всю ее. Ее красота, ее сила, ее хрупкость, ее боль, ее радость, все. Удивительно, как быстро она стала для него всем на свете. В прошлом он никогда не представлял себе, что добровольно столкнется даже с малейшими неудобствами ради смертного, но теперь он знал, что готов вынести любые страдания ради нее.
«Какую бы форму я ни принял, она лучше всего послужит моей паре. Это моя естественная форма».
Мысленно он погрузил когти в огонь своего сердца и разорвал его.
Фальтирис приветствовал агонию, когда его внутренний огонь разгорелся. Пламя пробилось сквозь его чешую, собираясь поглотить его тело, ослепляя его болью и светом. Он стиснул зубы и не двигался, несмотря на эту боль; он не стал бы рисковать своей парой, мечась.
На этот раз перемена произошла быстрее, и его осознание этого, казалось, усилилось. Он чувствовал, как его старое тело сгорает и рассыпается в пепел, чувствовал, как огонь сливается, создавая его человеческую форму, чувствовал, как мир растет вокруг него. Но эта брачная связь удерживала его на земле. Это оставалось его привязью к настоящему, его привязью к ней.
Он стоял на четвереньках, когда пламя наконец погасло, и Фальтирис сделал неровный вдох, от которого дым вокруг него закружился. Эхо боли пульсировало по его чешуе и костям. Он вскочил на ноги, взмахнул крыльями, чтобы рассеять дым, и поспешил обратно к своей паре.
Как только он оказался рядом, Эллия обхватила его подбородок и прижалась губами к его губам в отчаянном поцелуе. Он протянул руку и схватил ее за голову, его когти запутались в ее волосах. Волнующие мурашки побежали от этих точек соприкосновения, и красный жар прошелся вдоль его позвоночника, возбуждая чресла. После всего, что произошло, он хотел бы остаться вот так, целовать ее, прикасаться к ней, любить ее, заглаживая грубые слова, которые он сказал. Но сейчас было не время.
Фальтирис слишком рано прервал поцелуй и призвал всю свою силу воли, чтобы отбросить свое желание. Держа руки на ее голове, он встретился с ней взглядом.
— Нам нужно обработать твои раны, Эллия.
Она кивнула и опустила руку.
— Возьми мою сумку.
Он чуть было не заколебался, чуть было не запечатлел нежный поцелуй на ее лбу, но не позволил себе медлить. Фальтирис встал и подошел к ее сумке, которая стояла в нескольких шагах от него, схватил ее и одним прыжком вернулся к ней.
Эллия открыла сумку и порылась внутри, достав свой бурдюк с водой, маленький глиняный кувшин, покрытый куском шкуры, и каменный наконечник копья. Хотя ее руки дрожали, ее голос был ровным, когда она велела ему промыть раны водой. Каждый раз, когда он делал это, она вздрагивала и шипела сквозь зубы, и он чувствовал укол в сердце за то, что причинил ей еще больше боли.