Сэнтин был в одной рубашке. Его замшевый пиджак был небрежно наброшен на плечи графини. Теперь она сняла его и с ослепительной улыбкой протянула Рафу.
— Спасибо, дорогой, — проговорила она своим томным, тягучим голосом. — Без него я наверняка бы замерзла. Ты же знаешь, как я чувствительна к холоду.
Сэнтин принял пиджак и, не сказав ни слова, решительно надел его и застегнул на все пуговицы — точь-в-точь как воинственный кондотьер, затягивающий перед битвой ремни кирасы. Его черные глаза продолжали сверлить Жанну, хотя она стояла в противоположном углу комнаты.
Не дождавшись приглашения Сэнтина, графиня двинулась к бару. Шаг ее был грациозен и легок; она как будто не шла, а скользила по мягкому ковру, и Жанне даже показалось, что его длинный ворс почти не сминается под ее ногами.
— Смешай мне скотч, Пэт, будь так добр, — сказала графиня, явно делая вид, будто ее слегка знобит. — Мне нужно что-нибудь, чтобы согреться. У вас здесь гораздо прохладнее, чем на Ривьере.
— Будет сделано, мэм, — отозвался Доусон и потянулся за чистым стаканом. — А вам, мистер Сэнтин?
— Ничего, — коротко бросил Раф. Он тоже подошел к стойке и теперь стоял возле Жанны. — Ты расплела косу! — с негодованием воскликнул он.
Жанна только кивнула, не смея поднять глаз от бокала с соком. Она боялась еще раз встретиться с ним взглядом.
— Мне вдруг захотелось кое-что изменить, — пояснила она туманно.
— Мисс Кеннон выглядит просто великолепно, — вмешался преданный Доусон. — Такие шикарные волосы просто грех заплетать в косы. Если бы у меня были такие же, я бы носил их распущенными постоянно.
— Нет! — сказал Сэнтин так резко, что и Доусон, и Марина удивленно посмотрели на него. — Мне больше нравятся косы.
Графиня небрежно пригладила рукой свой гладкий шиньон.
— С твоей стороны это не слишком галантно, Раф, — негромко сказала она с покровительственной, чуть самодовольной улыбкой, — Мисс Кеннон просто хотела тебе понравиться. Согласись, эта девочка действительно выглядит очень мило. Впрочем, я припоминаю, что ты всегда отдавал предпочтение цветущей зрелости, предпочитая ее неопытной юности.
Услышав эти слова, Жанна резко вскинула голову и без страха встретила яростный взгляд Сэнтина.
— Мне очень жаль, что тебе не нравится, — холодно сказала она с вызовом. — Но я уже решила, что буду носить волосы именно так.
— Черта с два ты будешь появляться при всех с распущенными волосами! — прорычал Сэнтин. Лицо его исказила гримаса почти не сдерживаемого бешенства, но в следующее мгновение он с усилием взял себя в руки. Набрав полную грудь воздуха, Сэнтин поглядел сначала на вытянувшееся лицо Доусона, потом на озадаченную графиню и решительную Жанну.
— Пожалуй, я все-таки выпью, Пэт, — сказал он, с шумом выпустив воздух. — Будь любезен, сделай мне бурбон. Двойной бурбон.
Как и следовало ожидать, начиная с этого момента, вечеринка пошла вкривь и вкось. За ужином Сэнтин был так мрачен и молчалив, что обескураженная графиня принялась очаровывать беднягу Доусона, который уже не чаял, как ему избавиться от ее навязчивого внимания. Жанна механически жевала то, что оказывалось на ее тарелке. Вкуса она никакого не чувствовала; больше всего ей хотелось, чтобы этот кошмар поскорее закончился и чтобы ужин обошелся без публичной ссоры между ней и Рафом. По злобным взглядам, которые он бросал на нее и на ее распущенные волосы, Жанна поняла, что серьезного разговора ей не избежать, но надеялась, что он состоится один на один.
Но Сэнтин, похоже, был не в состоянии дождаться конца вечера. Вынужденный сдерживаться за ужином, он дошел буквально до белого каления, и не успели они вернуться в гостиную, где Стокли сервировал кофе, как Сэнтин подошел к креслу Жанны и, схватив ее за руку, заставил снова подняться.
— Прошу извинить, — сухо сказал он, подталкивая свою жертву к веранде, — но нам с Жанной нужно кое о чем поговорить.
— На улице довольно прохладно, Раф, — поспешно заметила Марина. — Неужели это такой неотложный разговор?
— Мы не долго, — отчеканил Сэнтин. — К тому же у Жанны есть шаль.
Французские окна закрылись за ними с характерным щелчком, но Сэнтин не остановился. Крепко держа Жанну под локоть, он заставил ее спуститься со ступенек веранды и потащил за собой в глубь сада. Когда они отошли от дома на порядочное расстояние, он остановился и, резко развернув Жанну лицом к себе, с силой сжал руками ее плечи.
Свет полной луны упал на его искаженное гневом лицо.
— Почему, черт побери?! — задыхаясь от бешенства, спросил он и слегка встряхнул ее. — Почему, Жанна?
Жанна не стала притворяться, будто не понимает, о чем идет речь.
— Не слишком ли сильно ты переживаешь по пустякам? — холодно осведомилась она. — В конце концов, это просто прическа.
— Это не просто прическа, и ты прекрасно это знаешь, — прорычал Сэнтин. — Это принадлежало мне, это было моим!
— Ты ошибаешься, Раф, — возразила Жанна. — Я принадлежу самой себе и никому больше. Ни одна моя частичка не принадлежит никому, кроме меня самой! — Она поглядела на него с вызовом. — Точно также обстоит дело и с тобой — я не имею на тебя никаких прав. И я думаю, что с этим согласятся все, даже графиня д'Альяно.
— Я знал, что ты обязательно попытаешься приплести сюда эту шлюху, — грубо сказал Раф. — Но она мне абсолютно безразлична. Я ее не приглашал. Ты — единственная женщина, которую я хочу видеть в своей постели сегодня и всегда. Как видишь, это только наш вопрос, и никого другого он не касается!..
Неожиданно он выпустил плечи Жанны и запустил обе руки в ее роскошные волосы, чтобы заставить ее приподнять голову и заглянуть ей в глаза. В лунном свете казалось, будто лицо Сэнтина покрыто смертельной бледностью.
— Иногда я думаю, что ты нарочно делаешь все, чтобы свести меня с ума, — сказал он, больно дернув ее за волосы. — Ты хотела, чтобы я мучился, чтобы я сгорал на медленном огне… Что ж, ты своего добилась. Надеюсь, что я доставил тебе удовольствие, Жанна. Когда я вошел в гостиную и увидел, что Доусон играет твоими волосами, я чуть не убил его. А сейчас я готов убить тебя за то, что ты позволила ему до тебя дотронуться!
— Иногда мне хочется, чтобы ты сделал то, о чем говоришь! — выкрикнула Жанна, не в силах больше сдерживаться. — Все лучше, чем такая жизнь! Я больше не могу выносить этого, Раф…
И она неожиданно разрыдалась.
— Ты думаешь, я могу? — с горечью спросил Сэнтин. — Через неделю с небольшим ты навсегда уйдешь из моей жизни и даже не обернешься. Тебе известно, что я начал считать оставшиеся дни, которые мы пробудем вместе? Боже, вот оно, низвержение могучих!
Глубочайшее отвращение к себе, прозвучавшее в его голосе, больно ранило Жанну. Потом она задумалась, может ли она поступить так, как он говорит? Достанет ли ей силы ни разу не обернуться? Вряд ли… Даже если расставание неизбежно, она всю жизнь будет оглядываться на этот короткий промежуток времени, который она провела с ним.
— Мне кажется, ты не будешь долго скучать без меня, — сказала она нетвердо. — Ты, наверное, уже подыскал мне замену. Марина, к примеру, будет только рада утешить тебя. В глазах Сэнтина снова полыхнул гнев.
— А ты, оказывается, умеешь быть жестокой, — сказал он с отчаянием и, уронив руки, отступил от нее на шаг. — Возможно, ты права. Возможно, я приложил недостаточно сил, когда старался избавиться от этого наваждения. В конце концов, в мире существует множество других женщин — так почему именно ты? Почему, в самом деле, не Марина? Насколько я сейчас припоминаю, она умеет быть чертовски милой и приятной.
Сэнтин насупился.
— Не вижу, почему я должен ждать, пока ты уйдешь? Я мог бы начать лечение прямо сегодня, сейчас.
И, не дав ей сказать ни слова, он круто развернулся и быстрым шагом пошел обратно к усадьбе.
Жанна смотрела ему вслед, не замечая слез, которые продолжали струиться по щекам. Отчаяние ее было таким глубоким, что она не чувствовала ни гнева, ни обиды — вообще ничего. Только где-то в глубине души зрела боль, и Жанна знала, что со временем она станет непереносимой. Пока же отчаяние как будто заморозило все ее чувства, и она только радовалась этому неожиданному наркозу, этой маленькой отсрочке.