— Я сплю, — сказала она сама себе. — Сейчас я открою глаза и проснусь.
Но она не проснулась. Девушка села на колени и растерянно оглянулась. В вечерних сумерках сад был всё также красив, только чёрными контурами отчётливо выделялись на фоне голубого неба деревья. Солнце, сверкнув коротким лучом на прощание, скрылось за горизонтом, и только был виден над морской гладью его золотой нимб. Грудь стянуло тугим обручем, сильно захотелось плакать, и Ева, опустив голову на колени от безысходности, тихо всхлипнула:
— Кто-нибудь… Разбудите меня… Пожалуйста…
— Ева? Ева, проснитесь…
Ева медленно открыла глаза, и сад, будто нехотя, растворился на задворках подсознания. Саваоф Теодорович стоял рядом, тревожно вглядываясь в её лицо.
— Сколько я спала? — хрипло спросила Ева, пытаясь рассмотреть время на циферблате.
— Минут двадцать, не больше. Я отошёл на кухню и тут услышал, как Вы меня звали.
— Вас?..
— Да, а что-то не так?
Еве показалось, что он немного слукавил, но тогда ей было не до этого, и, откинувшись обратно на подушку, она тихо сказала:
— Такой сон странный приснился… Вроде и не кошмар, а так страшно стало…
— А что Вам снилось?
Саваоф Теодорович присел на край кровати, и Ева пересказала, насколько это было возможно, свои сновидения. Он внимательно слушал, хитро прищурившись и слегка улыбаясь уголками губ, и, когда девушка закончила, задумчиво произнёс:
— Знаете, Ваши описания напоминают мне одно место… Пока я не уверен, так что я должен его проверить. Выздоравливайте, Ева.
Девушка проводила Саваофа Теодоровича, и где-то минут через пять, стоя у окна, она увидела, как он вышел из подъезда и сел в свою чёрную машину, махнув ей рукой на прощание. А на следующее утро Ева была абсолютно здорова.
Глава 7. Старая-старая сказка
— Расскажешь мне сказку? — спросила Ада Еву, когда та села к ней на диван. За окном было пасмурно, серо, хмуро и холодно.
— Обязательно, — ответила она, закидывая ногу на ногу. — Про кого хочешь послушать?
— Не знаю… Хочу какую-нибудь сказку, которую я ещё не слышала.
Ева задумалась. Много было в этом мире историй, которые Ада никогда не знала, но все они вдруг разом куда-то расползлись, и она не могла вспомнить ни одной.
— Может, я Вам смогу помочь? — поинтересовался Саваоф Теодорович и сел с другой стороны на диван. Ещё вчера Ева лежала с температурой в постели, а сейчас сидела, совершенно здоровая и весёлая, в его гостиной и придумывала для Ады новую историю. — Есть одна сказка… Очень старая.
— Да? И про кого же она? — улыбнулась Ева, чуть подвигаясь и уступая место. За окном барабанил дождь, и сидеть сейчас в тёплом доме, закутавшись в плед, было как никогда хорошо. Саваоф Теодорович хитро прищурил глаза и усмехнулся.
— Про невесту Дьявола!
— Ого! Страшная, наверное?
— Вот Ада послушает и скажет, страшная или нет.
— Не боишься? — спросила Ева у Ады. Та покачала головой.
— Я люблю страшные истории, — сказала она, поднимая глаза к потолку. — Сначала они пугают, но потом страх уходит, и остаётся только знание, что может причинить тебе вред… Как говорится, предупреждён — значит, вооружен.
Ева с удивлением посмотрела на Аду, но та не замечала её взгляда.
— А куда делись чучела? — сменила тему Ева, внимательно окинув взглядом гостиную. Всё было как прежде: никакие головы животных не висели на стенах и не перебрасывались друг с другом колкими репликами, непонятные сушеные веники не украшали деревянные срубы, и кровожадный камин не облизывался в поисках дров. Саваоф Теодорович только неопределённо пожал плечами и скупо ответил:
— Болтливые были слишком, немного мешались, поэтому отправил их в подвал.
Ева оставила это замечание без внимания. В тот момент ей стало совершенно не до этого: она вдруг почувствовала, как мир, такой прекрасный, чёткий, ясный, мир, которым она наслаждалась всего четыре года, расплылся в её глазах, превратившись в мутное сероватое пятно без очертаний и красок, и от осознания, что она совершенно ничего не может сделать, ей захотелось плакать.
— Ева? Ева!
Ева, будто заворожённая, смотрела на плывущий силуэт Саваофа Теодоровича перед собой, и какое-то странное плохое предчувствие неотвратимой беды расползалось неприятными червяками по всему телу, а тот, в свою очередь, наблюдал за ней пристальным взглядом своего зелёного глаза, пока другой, чёрный и мёртвый, безжизненно потускнел на лице.
— Вам плохо, Ева? Может, прилечь?
«Может… прилечь…» — эхом отозвалось в голове Евы. Вдруг странная вспышка промелькнула перед её глазами: ей вдруг почудилось, что она сидит в старом, давно заброшенном, полуразрушенном доме на порванном, покрытом плесенью диване вместе с двумя насквозь проеденными червями трупами. Их пустые глаза с поплывшими зрачками и тёмными пятнами на желтоватых яблоках неподвижно следили за ней и, казалось, смотрели прямо в её душу, отчего по спине пробегал неприятный холодок, а от ледяной закоченелой кожи веяло лёгким замогильным морозцем. Резкая волна отвращения прошлась по всему её телу.