Я осторожно открыла верь и обомлела: на пороге, покачиваясь в обнимку, стояли Минаков и Дэн.
Мы уставились друг на друга.
— Ве-че-рин-ка, — сказал Андрей, нежно прижимая к себе американца. — Где моя вечеринка?
— Чё? — спросила я, не совсем понимая, точно ли рада его видеть. Нет, рада. С сердца словно камень сняли.
— Я все сдал, — пояснил Мннаков, глядя на меня благодарным, пьяненьким взором. — Где... мой а-ля фуршет?
— Какой еще фуршет? — спросила я, подбираясь. — Ты зачем иностранца напоил? До тебя у него еще был шанс не спиться, а теперь?
Кто был инициатором «торжества», я даже не сомневалась.
— She’s a pain in the ass, ain’t she? — ухмыляясь, обратился Андрей к Дэну. — A very pretty pain.
— Yeh, she's hot! (*) — не очень уверенно отозвался Дэн.
* - Заноза в заднице, правда? Очень симпатичная заноза. — Да, горячая штучка.
Я взбеленилась. Это такого признания я ждала два дня?!
— А ну быстро на выход, оба! Просите вахтершу, может, выпустит.
И захлопнула дверь, поскольку из других блоков показались лица любопытствующих. Я надеялась, что Мннаков и компания мирно удалятся, а я посмакую событие в одиночестве, надеясь на завтрашний разговор. Козырь опять у меня, хороший козырь, просто моральный перевес, иначе и не скажешь: Минаков трындел о репутации, а тут сам меня подставил! Ух, я завтра отыграюсь за эти два дня! Но Андрей и Дэн устроились у самой моей двери и начали концерт самодеятельности по заявкам.
Сначала солировал Минаков, почему-то выбрав песню от женского лица:
— Напилася я пья-я-яна! Не дойти мне до до-о-ому! Довели меняа-а-а... тропкой дальнею до вишнёвого са-а-ада!
Дальше он, видимо, забыл. Дэну русское народное навеяло что-то свое, американское, новоисторическое:
— For those who come to Sa-a-an Francisco, be sure to wea-a-ar some flowers in your ha-a-air!(*)
* - Если собираетесь в Сан-Франциско, обязательно вплетите цветы в волосы
Минаков подвывал. Я не выдержала, выскочила, подняла «хор» за шкирки с пола, пинками загнала парней к себе в комнату. Зрители из других блоков протестующе заныли:
— Ну Еж, хорошо же поют! Душевно!
Вот это и есть то, что Минаков называл словом «позориться». Я ему завтра все припомню.
-Ану быстро вовнутрь, дети цветов, блин! Размещайтесь, как хотите! И чтоб ни звука! И не блевать мне тут! Пиво в холодильнике!
И ушла к Кире в комнату, булькая от гнева, словно чайник.
15
Утром я лежала и думала: как все это произошло так быстро? Раз - и жизнь поделилась на «до» и «после». И ничего уже не вычеркнуть, как бы ни хотелось. Да и не хочется, если честно.
На кухонном столе стояло восемь банок сгущенки. Правильно, провинились оба.
... Я осторожно вошла в свою комнату. Ну... амбрэ, но не так чтобы очень. Минаков, как номер один джентльмен, видимо, уступил вчера место на кровати дистрофичному Дэну. Американец с утра пораньше выполнил миссию «магарыч» и отправился восвояси. Шторы были раздвинуты, и солнце играло на лице у Андрея, спящего на полу на моем одеяле. Разбудить, чтоб на кровать перебрался? Не, просто шторы задвину.
Дышит хоть? Дышит, тихо, глаза закрыты, лицо.... умиротворенное. Майку снял и раскрылся, до пояса, слава богу. Я шагнула к двери, но Минаков подло сделал мне подсечку. Перехватил за талию, не дав упасть, но дав почувствовать... свои м-м-мышцы, и вот я уже лежу на половине одеяла и смотрю в потолок, старательно делая вид, что все так и задумывалось.
— Ежик, — Андрей лег на бок, уперев голову в согнутую руку и глядя на меня невинным взором. — Сервис у тебя - просто класс. Прости за все мои тупые комментарии.
— Проехали, — проворчала я. — Не дыши на меня.
— Пардон.
Минаков сконфуженно шмыгнул носом, сел и потянулся ... к джинсам, висевшим на стуле. Простынь сползла. В трусах, и на том спасибо. Андрей покопался в кармане джинсов и вытащил упаковку ментоловой жвачки. Как по мне, ментол в смеси с перегаром - токсическая смесь высокой степени поражения.
— А теперь вообще не дыши, — сказала я.
Минаков немного отодвинулся.
— Поговорим, Ежик?
— О чем?
— О нас.
Тут, по закон}' жанра, мне полагалось сказать: никаких нас нет и бла-бла-бла. Но я промолчала. А вдруг мы есть?
— Полагаю, я поспешил с... неприличным предложением, — предположил Андрей с легким смешком.
— Поспешил. Мне пока не ясен твой статус.
Андрей почесал в затылке, подумал и спросил:
— Статус «в целом свободен, но все сложно» тебя устроит?
— Нет.
— Я почему-то так и думал. Черт, Алина, — Минаков лег на спину и проникновенно вздохнул. — Все слишком быстро произошло. Еще месяц назад я ни о чем таком и помыслить не мог. Был весел, бодр и иногда пьян.
— Бодр, весел и пьян ты был и вчера, — тихо вставила я, глядя в потолок. — Так что тогда изменилось?
— Изменилось то, — задумчиво проговорил Минаков, — что вчера я был пьян от облегчения. Прости, что не звонил и не писал на выходных. Это были тяжелые дни. Я окончательно расстался с Надей. И ты должна знать: это из-за тебя. И не только из-за тебя. Нет, из-за тебя, Ежик! Если бы не настойчивость Нади, я бы давно расставил все точки над «ё» и в нашем с тобой общении перешел от неприличных предложений к... неприличным действиям. Но я же знаю, что ты думаешь. Ты думаешь, я всегда так легко от одной девчонки к другой перебегаю. Это не так. Сам не знаю, как все произошло. До тебя было все просто. Зачем я опять себе вру? — Андрей досадливо хмыкнул. — Все давно было непросто. У нас с Надей... вначале было по-другому, и я до последнего надеялся, что оно
как-то само собой наладится, что мы опять станем смотреть на мир, как раньше, понимая друг друга с полуслова. Я ее не защищаю, она сама пошла по этому пути, осознанно, с отрытыми глазами. Но ее по нему повели те, кем она восхищается. Я не заметил, в какой именно момент она начала восхищаться этими людьми. Для меня они - грязная пена, то, что всегда стремится наверх, любым путем, иногда за счет других. И все было кончено между нами уже давно, когда я понял, что Наде важно не то, что я - это я, а то что я слепо иду за ней, словно заколдованный, понимаешь? Что мной можно гордиться. Можно мне пару раз поддакнуть, и я легко поменяю свое мнение. Можно уговорить меня на... подлость. Я ведь такой... преданный и послушный. А я не послушный. Понимаешь, Ежик?
— Нет, — призналась я. — Я не понимаю, о чем ты... в личном плане. И при чем здесь я, мне тоже пока не совсем ясно. Но я знаю, что это такое, когда идешь за человеком слепо, а потом понимаешь, что дальше дороги нет, по крайней мере, для тебя. У мамы так было. Это больно. И нужно остановиться и отпустить. И самое страшное: остается надежда, что его еще можно вернуть, этого человека, лишь стоит еще немного за ним пройти. Я рада, что ты остановился, Минаков.
— И после этих слов еще спрашиваешь, при чем здесь ты, Ежик? — начиная поворачиваться ко мне корпусом, сказал Минаков таким тоном, что я поняла: сейчас мне предстоит испытать убойную силу смеси ментола и перегара на очень близком расстоянии.
— Так! — воскликнула я, чудом сутмев выскользнуть из-под крепкой руки Андрея. — Идем пить кофе!
— Ко мне? — обрадованно спросил Минаков.
— Нет! Ни в коем случае!
— Почему? — крикнул Андрей мне в спину. Я оглянулась. Он сидел на одеяле и натягивал футболку.
Почему? Потому что в блоке Минакова я ощущаю присутствие Кутихиной. Это, наверное, из-за той фотографии. Спросить о ней Андрея? Нет, потом. Нельзя сейчас его сбивать, пусть он наконец-то ЭТО скажет!
— А какая разница, где позавтракать? — притворно удивилась я.
— Можно и тут, конечно, — сказал Андрей, выходя на кухню и с тоской заглядывая в нашу убитую раковину, наполненную грязной посудой. — Точно, блин, воду горячую отключили. Лучше пойдем погуляем, кофе в кафе попьем. А по дороге поговорим.
Мы вышли из общаги, вахтерша посмотрела на меня с неодобрением. Если бы не коменда с ее покровительственным ко мне отношением, я бы давно попала к бабе Даше в немилость.
Мы неспеша двинулись вниз к выходу из кампуса. Андрей взял меня за рутсу, наши пальцы переплелись.