Жадное и свирепое чудовище пожирает все, что попадается ему на пути: моллюсков, рыб, тюленей, пингвинов. Разинув пасть с полсотней больших конических зубов, косатка хватает миролюбивого тюленя Уэдделла и, не уменьшая хода, рассекает его пополам и проглатывает. «Тираны всего живого» небольшими группами нападают даже на огромного синего кита.
Участники экспедиции Роберта Скотта стали свидетелями необычайного происшествия. Шесть-семь косаток плавали вдоль кромки ледяного поля вблизи стоявшего судна. Они казались чем-то взволнованными и быстро ныряли, почти касаясь льда плавниками. Вдруг хищники появились за кормой, высовывая рыла из воды. На льду, толщиной 80 сантиметров, находились две упряжные собаки, они были привязаны.
Не предполагая грозящей им опасности, Скотт позвал фотографа Понтинга. Обрадованный, тот помчался с аппаратом к кромке льда, но хищники уже исчезли. Внезапно ледяное поле всколыхнулось, приподнялось и треснуло. Его взломали косатки! На одном из обломков остались Понтинг и собаки. Теперь хищники ныряли под раздробленным белым полем, то и дело поднимая морды метра на полтора-два над водой; люди видели их маленькие блестящие глаза и страшные зубы. Испуганные лайки визжали и рвались с цепи — косатки проносились совсем близко.
— Бросьте Понтингу веревку! — приказал Скотт. — Несомненно, эти чудовища хотят посмотреть, что стало с живыми существами на льду.
Фотограф подтянулся к судну, собак спасли.
— Пожалуй, только очевидцы и поверят, что хищники раскололи ледяное поле с намерением свалить человека и лаек в воду, — заметил доктор Уилсон.
— Не думалось мне, что косатки способны на такую хитрость, — проговорил побледневший фотограф.
— Да и кто мог помыслить об этом! — поддержал Скотт. — Ясно, косатки очень сообразительны, и впредь мы будем относиться к ним с должным уважением.
Как только «Терра Нова» останавливалась у кромки льда, где располагались пингвины Адели, Уилсон спускался с судна и, словно волшебник, приманивал их. Доктор ложился ничком и начинал петь. Нелеты вприпрыжку сбегались на его голос. В часы вынужденных стоянок с кормы доносилось хоровое пение:
Стаи восхищенных пингвинов внимали дружному хору.
— Любое пение слушают они с довольным видом, но стоит затянуть гимн «Боже, храни короля», и вся компания улепетывает, бросается в воду, — пробасил Сесил Мирз. — Мотив, что ли, им не нравится?
— Вот уж не скажу, но так бывало несколько раз, — улыбнулся Скотт.
— Вообще-то они благодарная публика, — заметил кавалерист Лоуренс Отс.
— Послушай, Титус, — обратился к нему лейтенант морской пехоты Генри Боуэрс, — можно ли выучить пингвинов аплодировать?
— Не выйдет, Пташка, ручки у них коротенькие.
Крепко сдружились будущие зимовщики за месяцы плавания, многие получили прозвища. Общего любимца и советчика, веселого умницу, 38-летнего доктора Уилсона величали Дядей Биллом и Дядюшкой. Лоуренс Отс, рослый, отлично сложенный, получил три новых имени: Титус, Солдат и Фермер. Неунывающего, подвижного, неизменного запевалу Генри Боуэрса называли Пташкой, метеоролога Симпсона — Солнечным Джимом, биолога Нельсона — Мэри, фотографа Понтинга именовали Понко, зоологу Черри-Гаррарду оставили первую половину фамилии…
Роберта Скотта радовала эта дружба. Что может быть хуже разлада, ссор, вражды! Каждое испытание, выпадающее экспедиции, убеждает, что в выборе спутников он не ошибся. Люди увлечены делом до самозабвения, все проникнуты духом терпимости, благожелания. И так складывается при убийственной монотонности дрейфующих льдов. А в то же время какая это раздражающая игра! Никогда не знаешь, что произойдет через полчаса, через десяток минут. Единственное спасение в подобных условиях — работа, его товарищи понимают это…
Вряд ли капитан хвалил их в глаза, но, оставаясь наедине со своим дневником, не скрывал восторга: «Все вместе взятые представляют удивительный подбор… Каждый силится помочь остальным, и никто не слыхал ни одного сердитого слова, ни одной жалобы».
Скотт воздавал по заслугам не только своим соотечественникам. «Я убедился, что нашим русским молодцам подобает не меньше похвал, чем моим англичанам», — отметил он в дневнике. «Наш вечно бдительный Антон… Ну, не молодчина ли этот Антон!.. Славный малый…» — писал капитан о конюхе Омельченко. «Славным и очень сметливым малым» находил Скотт и каюра Дмитрия Герова. «Антон и Дмитрий всегда готовы прийти на помощь, оба они прекрасные малые».