2 декабря. 83-я параллель. Два перехода до ледника Бирдмора, если стихии не проявят свое коварство. В глубоком снегу пони обессилели, их лыжи полопались, фураж кончается. Что ни день, одна из лошадей идет в пищу людям и собачьим упряжкам. Без особого сожаления застрелили «чертенка» Кристофера. Боуэрс молчаливо выслушал приговор, объявленный его пони Виктору, и безнадежно махнул рукой; товарищам странно было видеть Пташку нахмуренным. Мяса Виктора собакам хватило на пять кормежек.
— Я восторгаюсь работой упряжек, Мирз, они работают прекрасно, — сказал Скотт. — Но… можно ли хоть несколько увеличить их нагрузку?
— Уверенно! Собаки сыты. Только бы не подвела погода.
— Уайлд из шеклтонской партии писал в декабре, что впервые за месяц пути не может отметить хорошую погоду. А у нас наоборот, и все же мы не потеряли ни одного дня… Поглядите, как быстро тает падающий снег. Что в вашей палатке?
— Если не похолодает, у нас будет словно в половодье.
— Большая неурядица в атмосфере… Повторяю, Мирз, собаки — прелесть. Надеюсь, они хорошо помогут нам на Бирдморском леднике.
— Там шеклтонской партии крепко досталось!
— Да, им выпало немало тягот…
Дойти до ледника в намеченный срок не удалось: ночью на 5 декабря пурга, тормозившая отряд, залютовала с невиданной мощью. Завыл ветер, гоня клубящиеся тучи снежной пыли. Сугробы поднялись выше палаток, скрыли сани. Защитные валы не спасают жалких кляч; только головы, костистые спины и обледенелые хвоста торчат из снега. В двух шагах ничего не разглядеть.
— Бездна уныния! — сказал Скотт приунывшему Отсу, забираясь в спальный мешок, чтобы в привычном положении поведать горести дневнику. — Никто не ждал такой беды в декабре, лучшем месяце для путешествий в глубь материка. Но счастье еще может повернуться к нам.
— Фатальное невезение, — пожал плечами Титус. — Впрочем, не терплю я таких ходульных выражений ни в живой речи, ни в литературе.
Скотт улыбнулся. Своеобразный человек Отс, сколько в нем противоречий! Когда-то думалось, что это замкнутая, самодовольная личность с ограниченными интересами типичного кавалерийского офицера: лошади, парады, привилегированная армейская компания, скачки на Аскотском ипподроме и в Гудвуде, флирт в своем обществе, танцовщицы, покер… А экспедиция приобрела не только превосходного знатока лошадей, но — что несравнимо дороже — настоящего товарища, самоотверженного, с широким кругозором, маскирующего некоторую застенчивость напускным пессимизмом или бравадой. Скотт не забыл, как этот офицер шикарного драгунского полка и кто-то из зимовщиков развлекались чехардой, перескакивая через мебель в столовой. Помнит остроумные реплики и лекции Титуса, его афоризмы… Положительно, неинтересных людей нет. У самого заурядного, на первый взгляд, человека может раскрыться сверкающая, ослепительная душа…
Отс неосторожно задел стенку палатки, и по парусине тотчас заструилась вода.
Полулежа, Скотт записывал: «Есть над чем задуматься, если наша маленькая компания борется против всяких невзгод в одной местности, тогда как другие благополучно двигаются вперед под солнечными лучами. Много значит счастье, удача! Никакая предусмотрительность, никакое умение не могли подготовить нас к такому положению. Будь мы вдесятеро опытнее или увереннее в наших целях, мы и тогда не могли бы ожидать таких ударов судьбы».
Но Скотт ошибался, предполагая, что «другие благополучно двигаются вперед под солнечными лучами». Возможно, в районе ледника Бирдмора пурга особенно неистовствовала, но ее восточное крыло настигло и норвежцев, изранив лица Амундсена, Хансена и Вистинга.
На четверо суток задержала англичан непогода. Один градус тепла! В палатках все промокло насквозь. Выйдя наружу, люди возвращаются точно из-под ливня: с них течет, у ног образуются лужи. «Скверно, невыразимо скверно, — пишет Скотт. — Мы стоим лагерем в Бездне уныния! Пурга свирепствует с неослабевающей яростью… Снег поднимается все выше и выше вокруг палаток, саней и лошадей. Последние жалки донельзя. О, это ужасно!.. Чудовищное терпение нужно в таких условиях! На нас нитки нет сухой».
Только 9 декабря отряд покинул стоянку. Без отдыха, без еды, измученные пони к вечеру добрели до прохода Шеклтона. Их силы были вконец исчерпаны, лошади годились лишь на убой.
— Застрелить их — это милосердие, — сочувственно заметил Уилсон опечаленному Отсу.
— Выбора нет…
Множество снега пригнал ураган на Бирдморский ледник. Необходимо полное напряжение всех сил путешественников. Лыжникам, тянущим на лямках сани, дорога дается легче, чем пешеходам, которые волокут такой же груз. «Всем пригодились бы лыжи, но мои упрямые соотечественники настолько предубеждены против этого снаряжения, что далеко не все запаслись им», — досадует Скотт, сдерживая раздражение. Время научило его подавлять приступы ярости. То ли было в юные годы! В подобном случае он взорвался бы, как пороховая бочка, выложил бы спутникам все начистоту, а заодно не пощадил бы и себя, не понудившего своих подчиненных взять лыжи. А теперь? Бессмысленно сокрушаться о непоправимом… Надо подбодрить товарищей. Вспомогательная партия лейтенанта Эванса отстает: физик Райт выбился из сил, устал старшина кочегаров и моторист Лэшли. Чтобы пройти несколько сот метров, этой партии понадобилось чуть ли не полчаса. Упряжки Мирза и Герова пока бегут резво, у каждой 200 килограммов груза.