- Сны?
Я нашел в себе силы поднять голову. Ухия вновь внимательно смотрела на меня, и испуг на её лице сменялся прежним сочувствием.
- Сны, Пабло. Ты видел всё это во сне. Лаборатории в горах не существует.
- А демоны Порога? – я не желал сдаваться. Всё, что произошло в горах, чужой голос в моей голове, мое сражение с химерой в облике моей жены – всё это не могло быть сном. Слишком реально я снова и снова видел те ужасающие картины, где на земляных стенах лаборатории, скрывая светящуюся грибную поросль, появлялась гигантская тень. Лишь случайность спасла меня от необходимости лицезреть порождение безумия Ксавьера.
- Они существуют, - признала Ухия. её пристальный взгляд застыл на моем лице. – Но приближаться к ним и пытаться подчинить означает навлечь на себя гнев нашего бога. Те, кто скрывается у Порога, - порождения Азатота, не нашедшие своего места во вселенной, они чужды морю. Никто в Имбоке не пытается предать нашу веру, Пабло. Дагон – великий бог, он принес нам пищу и золото, Дагон – золото из моря, - она протянула руку, и орнаменты украшений вновь засверкали перед моими глазами.
- Я слышал, как он произносил заклинание, - я твердо встретил её взгляд. Ухия хмурилась – думаю, она не ожидала от меня подобного упрямства. Сейчас я понимаю, что не следовало так опрометчиво разжигать её настороженность, однако тогда меня словно вела необъяснимая, отчаянная храбрость. – Я остановил его Нисходящим узлом.
Губы Ухии тронула легкая улыбка.
- Нисходящий узел – не та вещь, которую смог бы применить ты, Пабло. Он требует знаний, тех знаний, что не даются случайно. Даже я не могу применять Нисходящий узел. Это был сон, Пабло. То, что ты мне рассказываешь, не могло произойти наяву. Этот сон истощил тебя. Отдохни, - она ещё раз осторожно погладила меня по голове. Неожиданно вспомнив одну важную вещь, я ощутил такой всплеск сил, что сумел резко поднять руку и схватить Ухию за запястье.
Там, в лаборатории, я ударил её ножом в ключицу. Лезвие пробило кожу и глубоко распороло плоть, заставляя Ксавьера зажимать рану рукой. Я словно вновь увидел, как моя жена сидит на полу, а капающая сквозь пальцы кровь окрашивает ворот золотистой туники. Не знаю, откуда брались эти воспоминания, - я лежал без сознания на полу и ни при каких обстоятельствах не мог этого видеть. Полагаю, за столь подробную информацию я должен благодарить капитана Орфео. В любом случае, если прошло всего два дня, след от достаточно глубокой раны никак не мог бесследно исчезнуть. Оставалось лишь убедить Ухию показать мне место, куда Орфео ударил Ксавьера.
Потому что это не было моим сражением с женой. Это пытались разрешить старый спор Орфео и Ксавьер Камбарро. Ухия постаралась высвободить руку, и я, чтобы не вызвать у неё ещё больше подозрений, разжал пальцы. Я целился ей в шею, и расстояние от лезвия ножа до её кожи не превышало трёх дюймов. Однако, падая, я промахнулся, и нож вошел под правую ключицу. Приподнявшись, я привлек жену к себе и потянул ворот её платья, сдвигая ткань ниже к груди.
- Мы будем жить в море, Ухия. Вечно. Мы будем плавать среди колонн Й’хантлеи, - голос мой к концу фразы пораженно оборвался, и я так и застыл, судорожно сжимая пальцами ткань её платья. На коже Ухии не было ни следа той раны, что я нанес ей в лаборатории. Ни единого намека. Этого просто не могло быть. Сраженный своим неожиданным открытием, я отпустил Ухию и бессильно уронил голову. Жена наклонилась ко мне, плед, скрывавший её щупальца, соскользнул вниз.
- Обязательно будем, Пабло, - горячо зашептала она, почти касаясь губами моего уха. – У нас впереди вечность. А теперь спи. Капитан Орфео больше не потревожит тебя.
Я наконец остался один. Не открывая глаз, я слушал доносившийся из коридора стук колес её кресла. Каким бы ни был случившийся со мной кошмар, я готов поклясться, что он был реален. Ксавьер, чей разум захватил тело моей жены, лаборатория в горах с покрытыми гнилостной порослью стенами и гигантская тень, поднимающаяся откуда-то из глубины – это не могло быть сном, не могло быть даже порождением того лихорадочного состояния, в коем мой мозг пребывал под воздействием ужаса Имбоки. Если Ухия желает убедить меня в том, что я стал жертвой видения, это может означать только одно: планы Ксавьера нарушены, и он не намерен раскрывать их до тех пор, пока не поставит в них окончательную точку.
Я никогда не признáю, что то, что со мной случилось, происходило во сне. Голос моего прадеда звучал в моей голове, он уверенно вёл меня по дороге в горы, не позволяя ни на шаг отступить от намеченной цели. Я должен был попасть в лабораторию в горах, чтобы вмешаться в планы Ксавьера. Благодаря капитану Орфео перед губернатором Имбоки предстал не напуганный юнец, которого он так привык видеть. Чужая воля поддерживала мою собственную храбрость. Я произнес Нисходящий узел, лишь силой своих слов ударив химеру и пригвоздив её к полу. Если бы не это, меня бы уже давно не было в живых.
Ухия права: ни Пол Марш, ни Пабло Камбарро не в состоянии не то что произнести Нисходящий узел, должным образом воспользовавшись его мощью, - американский миллионер и сын демона Имбоки, бесполезный чужак, так и не ставший здесь своим, не знают даже о существовании подобного заклинания. Имея некоторые знания в области тайных наук, я всеми силами старался избегать подобных запретных областей. Справиться с Ксавьером мне помог старый капитан, и я, человек, который всем сердцем ненавидит сектантов, поклоняющихся морскому богу, принял эту помощь, объединяясь с Орфео против чего-то ещё более ужасного.
Им не удастся убедить меня в том, что все мои воспоминания – не более чем сон! Увидеть тень, ползущую по стенам, формирующуюся в чудовище, одного взгляда на которое достаточно, чтобы сойти с ума, я не мог даже в самом страшном кошмаре. В Имбоке я впервые столкнулся с созданиями, древность которых не поддается никакому осознанию: морской бог был ровесником первобытного хаоса, он прибыл на землю в незапамятные времена, когда наша планета представляла собой лишь раскаленный шар, и затаился, ожидая своего часа. Тень, которую мне довелось увидеть в горах, провела миллиарды лет в космическом хаосе, чтобы однажды быть призванной отступником.
С улицы донесся звук работающего автомобильного мотора. Моих сил едва хватило на то, чтобы сползти с кушетки и осторожно, на коленях, пересечь комнату, чтобы подобраться к плотно занавешенному окну. Причина моего состояния оставалась для меня загадкой. Я чувствовал себя так, словно мои жизненные силы были безжалостно выпиты чем-то неведомым. Слабость, как после долгой болезни, усиливала мое состояние беспомощности перед враждебным мне окружающим миром. Не могу сказать, что мне было легче противостоять ему, будучи крепким здоровым мужчиной, однако сейчас истощенное состояние всё больше угнетало меня.
Что произошло со мной за те дни, которые, как утверждает Ухия, я провел в комнатах её отца, мучимый бесконечно реальными видениями? Стал ли я жертвой тайных обрядов, проводимых Ксавьером с целью лишить меня возможности сопротивляться власти Имбоки? Сейчас я не мог ответить на эти вопросы, и неведение грызло меня, словно стая голодных крыс. Оставшись наедине с собой, я жалел о том, что не успел спросить Ухию ещё об одной крайне важной для меня вещи. Я должен был знать, что произошло с Ксавьером. Ответит ли она правду или сообщит мне заранее подготовленную версию, по сути, не имело сейчас значения. Я должен знать хоть что-то, что смогу интерпретировать максимально приближенно к истине, опираясь на опыт проживания в этой проклятой деревне. Что произошло с телом Ксавьера после того, как частица его разума захватила тело моей жены?
За годы учебы в Мискатоникском университете в мои руки попало несколько книг из закрытой секции университетской библиотеки. Из них, стараясь пропускать описываемые в них ужасы сквозь призму здорового юношеского скептицизма, я смог уяснить, что освобожденное от разума тело обречено на обыкновенное трупное разложение ещё до дня фактической смерти. Такое тело подходит к своей смерти уже мертвым. Сейчас, однако, я понимаю, что не обладал тогда достаточной подготовкой для того, чтобы извлечь из размытых рассуждений безумных авторов крупицы точных знаний, и тексты древних алхимиков казались мне, при всех тех ужасах, что описывались на пожелтевших, хрупких от времени страницах, бессмысленно объемными.