Ему не верили, вполне обоснованно посчитав сумасшедшим. Всё же год на чужом континенте, в обществе лишь чёрных варваров, не мог не отразиться на состоянии разума молодого испанского моряка. Но Орфео был необычайно настойчив, продолжая кричать о бесчисленных сокровищах глубин, которые можно получить, лишь сменив бесполезную христианскую веру на поклонение богу, который существует на самом деле. Он видел гигантские подводные города с их дворцами и лабиринтами, где живут в течение тысячелетий морские обитатели. Море дарует бессмертие.
Окончательно решив, что Орфео сошел с ума, капитан приказал связать его и доставить на корабль. Пусть и сумасшедший, но матрос был гражданином Испании, а потому имел право на лечение именно в своей стране. В безоговорочном признании его рассуждений о подводных цивилизациях фанатичным бредом была лишь одна нестыковка: при себе Орфео имел странную золотую пирамиду на длинной цепи, и ничего похожего на этот предмет никто из команды никогда не видел. Три грани пирамиды украшало выполненное в причудливой манере изображение глáза какого-то морского чудовища. Казалось бы, вполне безобидный предмет наполнял души матросов таким суеверным ужасом, что, едва чёрный материк скрылся за горизонтом, было решено выбросить пирамиду за борт и забыть о ней навсегда.
Дальнейшее, думаю, ты уже знаешь. Корабль бесследно исчез на пятнадцать лет, просто затерявшись на пути в Европу, а когда вернулся, от его прежней команды на борту оставался лишь Орфео. Теперь его спутниками были диковинные существа, те самые разумные амфибии, изображения которых красовались на золотых предметах. Орфео привел в Имбоку морское племя. За пятнадцать лет в деревне многое изменилось. Имбока держалась только на торговле рыбой, но рыбаки перестали возвращаться с уловом, да и конкуренты в виде крупных компаний усложняли продажу. Имбока приходила в упадок. Орфео увидел её нищей, с заколоченными ставнями на половине домов и окончательно потерявшей былой жизнерадостный дух. Однако жители продолжали упрямо молиться своему богу.
Орфео вернулся, показав людям столько рыбы, сколько они не видели за всю жизнь. Он держал в руке пирамиду на длинной цепи, что дали ему разумные амфибии, пришедшие на крошечный африканский остров. И, повинуясь движениям пирамиды, в сети потерявших надежду жителей шла рыба, а из глубин поднималось загадочное золото из моря. Дагон, сказал Орфео, может дать вам столько рыбы и золота, сколько пожелает ваша душа, лишь отрекитесь от той ереси, которой вы молитесь, и восхваляйте морского бога.
Имбока сдалась быстро. Большинство её жителей не видели ничего дурного в том, чтобы молиться, называя другое имя. Дагон требовал жертв и давал взамен пищу и золото. Среди немногих, кто пытался сопротивляться новой вере, была и та девица – теперь уже, спустя почти четверть века, замужняя женщина, мать. Её мужа сбросили в колодец одним из первых, а с нее содрали кожу. Её сына, кстати, постигла та же участь – если ты помнишь того грязного старика, что помогал тебе бежать из Имбоки. Так Орфео привел на побережье Испании морского бога.
Имбока всегда стояла обособленно. В мире веяло новой войной, а здесь вылавливали золото и снова в огромных объемах торговали рыбой. Словно золотая пирамида в руке Орфео стягивала в Имбоку рыбу со всего мира. Вернувшись из своего путешествия в Африку, он стал фанатичным приверженцем Дагона. Он был первым в нашем роду, кто видел Й’хантлеи, циклопический город на глубине. Дагон был доволен капитаном Камбарро, и тот носил ритуальный нож вплоть до того момента, когда пришло время уйти в море. Орфео был хорошим жрецом. Он верил искренне, не ища для себя никакой выгоды, его не интересовало золото как объект продажи. Ему нужны были лишь знания, он искал способы приблизиться к своему богу. Думаю, даже в Й’хантлеи он не оставил своих занятий, - мы никогда не общались настолько тесно, чтобы я мог знать это наверняка. Хотя я неоднократно опускался в море… Орфео не стеснялся заявлять, что Ксавьер однажды погубит род Камбарро. Возможно, он и имел какие-то способности к предвидению.
Орфео ушел в море, оставив Имбоку такой, какой он хотел её видеть. Вся деревня молилась Дагону. Теперь нож и амулет, ту золотую пирамиду, взял мой отец. Хосе Камбарро был тенью Орфео. Он был рожден от женщины, привезенной из того загадочного путешествия, в котором Орфео пропал для мира на пятнадцать лет. В жилах моего отца текла кровь морского племени, и всё же он не имел того фанатизма. Думаю, просто нужно было кем-то заполнить брешь во времени между Орфео и мной.
Я тоже верил в Дагона. Мы все здесь верим в Дагона, потому что он дает нам пищу. Он – золото из моря. Потом пришла моя очередь. К тому моменту, когда я стал жрецом Дагона, я уже обладал некоторыми полезными навыками, в частности, умел изменять погоду, вызывая шторм и прибивая к берегу Имбоки оказавшиеся поблизости суда. Это же случилось и с вашей яхтой. Я чувствовал недовольство нашего бога. Я не был настолько слепо предан ему, я пользовался иными силами, но именно Ксавьер Камбарро сбросил в колодец в первый год больше жертв, чем отец за десять лет. При мне серые камни колодца пропитались кровью.
- И всё же ты потерял доверие своего бога.
- Дагон не всесилен. Он безумно древний, он пришел со звезд ещё в те времена, когда земля только начинала остывать. Но есть и другие миры, другие сферы, в которых правят куда более могущественные боги. А я привык ценить знания и использовать их для собственного блага. Разумеется, тропу сюда, к Порогу, я открыл куда позже. Дагон отвернулся от меня, когда я начал сбрасывать в колодец жителей Имбоки, людей, которые верили в Дагона, но не успели связать свою кровь с Глубоководными, заведя совместных детей. Говорят, я сводил личные счеты. Возможно и так, не знаю… Гораздо интереснее то, что твоя мать, Пабло, была на одном из кораблей, прибитых к берегу. Обычно я не видел никого из жертв до самой церемонии праздника, мне это было не нужно. Орфео нравилось наблюдать за мучениями, Ухии нравится… мне не нравилось никогда. Мне был интересен сам факт смерти нужного объекта. А тут… возможно, я увидел в ней женщину, способную родить здорового ребенка. Из всех моих детей выжила лишь Ухия, все остальные умирали, не успев дожить до возраста первой клятвы. Не знаю, почему так происходило. До твоей матери у меня было четыре жены, но дети не задерживались в этом мире. В конце концов я смирился с тем, что нож однажды возьмет Ухия. Не то чтобы я был против, всё же мою дочь воспитывали в вере Глубоководных, она молится Дагону столь же искренне, как в свое время её прадед.
- И поэтому, когда она отказалась идти за тобой, ты вышвырнул её разум из тела, так?
- Не перебивай, Пабло. Если мне нужно это тело, я имею на него полное право. Так вот, возвращаясь к нашей истории… Маргарита, твоя мать, была единственной, кто выжил с того корабля. Половина погибла во время бури, ещё нескольких я сбросил в колодец. Были те, кто умудрился бежать с бойни, где их держали, и скрыться в горах, но они вскоре умерли от голода. Уже гораздо позже Маргарита начала называть себя сумасшедшей: по её словам, прежде всего она боялась моей близости и лишь потом – любила меня. Она верила, что сумеет меня изменить, превратив в обычного человека, и тогда мы с ней поселимся где-нибудь в городе и станем вести жизнь добропорядочных граждан. Я не слишком её разубеждал: её не пускали на молитвы, она никогда не видела церковь изнутри и не знала о существовании колодца. Перед ней золотой нож был нужен мне исключительно для разделывания рыбы. Ей почему-то нравилось, что я ограничиваю её свободу, запрещая в определенные часы выходить на улицу, - думаю, она считала, что таким образом мрачный деревенский рыбак проявляет свою любовь к юной городской девице. Что самое необычное во всей этой истории, я не принуждал Маргариту ни к чему. Я не заставлял её делить со мной постель, мне не нужно было искать для этого кого-то из внешнего мира, женщин в Имбоке вполне хватало.
Что-то подозревать она начала гораздо позже. Ухия с её щупальцами, накладные лица, непонятное золото, которое вылавливали сетями… Однажды, это была исключительно моя неосмотрительность, она увидела, как я разговаривал с подводным народом. Сказка начинала рушиться. Теперь Маргарита не играла кокетливый страх, она стала действительно бояться. Она попыталась завести роман с продавцом бакалейного магазина – этот тип приезжал к нам из Сантьяго и мог увезти её из Имбоки. Я вспорол ему брюхо.