Пришедший из вечности

-- Это было единственное место. А знаешь, кого нам следовало больше всего опасаться?

-- Ксеркса? -- рискнул предположить я. Он покачал головой.

-- Нет, не его. Численности войска. Персов было слишком много, а нас мало. Когда Леонид выбрал Фермопилы, он сделал это не без умысла. Там очень узкий проход между морем и горами. Ксеркс не мог там развернуть всю свою армию широким фронтом. Ему пришлось бы выстроить ее в колонну -- длинную, это верно, но очень узкую -- плечом к плечу всего по несколько человек... Поэтому-то Леонид и выбрал Фермопилы.

Темпль о чем-то задумался, а я стал лихорадочно приводить в порядок свои собственные мысли и рыться в памяти. Да, конечно, я знал эту историю, кто не знает ее... Не помню, правда, в каком году от Рождества Христова персы под предводительством царя царей Ксеркса начали поход на Грецию; Тогда греки соединились в оборонительный союз во главе со спартанским царем Леонидом и заняли проход Фермопилы -- что-то вроде длинной кишки в ложбине между морем и горами. Там они и сидели в засаде, ожидая, пока подойдут персы. Ну, конечно, я знал даже, чем закончилась эта битва, а... он? А Темлль знал? Еще несколько минут назад я готов был биться об заклад, что в голове Темпля, вернее, в этом компьютере, который был у него вместо мозга, никогда не было и следов таких названий, как Фермопилы, ни такого имени -Леонид, ни тем более Ксеркс. А теперь? Он сошел с ума? Что ж, вполне возможно. Но врачи ведь только что обследовали его и нашли совершенно нормальным. Так в чем же дело? Я вспомнил, что мне доводилось слышать о людях, которые после катастрофы или же из-за высокой температуры вдруг начинали говорить на языке, который никогда в жизни не изучали, рассказывали о событиях, о которых не могли ничего знать. Но такой человек, как, Джек Темпль -- словно выкованный из стали, похожий на робота -- разве мог такой монолит настолько поддаться стрессу, чтобы утратить ощущение реальности?

-- Если бы не болваны, вроде тебя, не знающие, как поступать, Леонид добрался бы до Фермопил гораздо раньше. И тогда, -- продолжал он, приблизив ко мне свое гордое и прекрасное лицо, -- нас собралось бы не четыре тысячи, а гораздо больше, -- он опустил глаза. -- И мы выдержали бы напор персов.

-- Четыре. тысячи? -- переспросил я. Мне припоминалась совсем другая цифра. Мне представлялось, что с Леонидом в Фермопилах было всего триста человек.

-- Может быть, больше, -- тихо добавил он, -- но не намного. А надо было по крайней мере десять тысяч войска, чтобы остановить Ксеркса. Греки слишком быстро позабыли... Знаешь, что я тебе скажу? -- спросил он, глядя на меня со странной и горькой усмешкой. -- Многие из нас, спартанцев, знали, что погибнут... Да. И я тоже знал, что меня ожидает... А ты присутствовал на процессии?

-- Нет...

-- Где же ты был?

-- Я... Не помню. Представляешь, не помню... -- Я не ожидал такого вопроса. И мне опять захотелось вскочить и убежать. Но тут он необычайно взволнованно и в то же время устало продолжал: .

-- Никогда не забуду эту процессию... о, никогда! Ветер приносил запахи с наших гор -- так бывает, когда долго нет дождя, и солнце высушивает травы... выжигает поля... горький запах трав... тмина, розмарина, лавра, мака цвета крови... Гора была покрыта желтой, сухой травой, серыми, сверкавшими на солнце камнями, и женщины спустились к нам. Они были закутаны в белые пеплосы, и одежда развевалась на ветру, словно крылья голубок... Мы двинулись было на позиции, но остановились и как зачарованные смотрели на них. Их пение еще не доносилось до нас, но потом ветер, изменил направление, и мы услышали... -- Он снова. закрыл глаза и тихо запел какую-то необычную, волнующую мелодию, Я слушал древние слова и почувствовал, как меня вдруг захватило, зачаровало это негромкое пение. Я уже не думал уходить. Остался. И перестал считать минуты.

Когда Темпль закончил песню, я спросил:

-- А что было потом?

Он посмотрел на меня и кивнул:

-- Вели быка на заклание и, как обычно, положили между рогами белые повязки и венки из цветов... И была там одна женщина, ее звали Телиде, жена одного из наших легионеров... Она подошла и положила лавровый венок между этими большими рогами... Мы заметили, что многие девушки плакали. Они не приблизились к нам, а остановились у подножия горы, продолжая петь.

Он замолчал. Я уже ни о чем больше не думал, а только жадно слушал его рассказ.

-- Стоял яркий солнечный день. Мы отправились в путь по берегу моря, а оно было бирюзовым и бурным. Мы видели и других женщин и землепашцев. Они стояли вдоль дороги, наблюдая, как мы проходили мимо. Некоторые из них подносили нам воду, мед, разбавленное вино... -- Он сделал жест, как бы говоря, что хочет поставить точку. -- Я предупредил Леонида, что мы движемся слишком медленно.

Я спросил:

-- Поэтому вы и пришли в Фермопилы так поздно? --Он сухо возразил:

-- Леонид был не виноват! Он двигался медленно, не торопясь, ибо ждал подмогу из Микен! -- Темпль горько и презрительно усмехнулся: -- Из Микен, из этого большого города, где правили когда-то Агамемнон и Менелай! Знаешь, сколько воинов пришло оттуда для участия в нашей общей обороне? Знаешь?

Я сделал отрицательный жест.

Он опять приблизился ко мне:

-- Всего восемьдесят человек! -- сказал он, глядя мне в глаза. -- Или что-то около этого! Хорошие воины, -- продолжал он, -- это не имеет значения. Персы!.. Повторяю тебе, я первый увидел их. Думаю, что... -- он внезапно умолк.

Я с тревогой в голосе воскликнул:

-- Что? Продолжай! Что ты думаешь? -- Я испугался, что он перестанет рассказывать.

Темпль поднялся. Прошелся по пустой, стерильной комнате, где тихо гудела какая-то электроника, повернулся ко мне и строго сказал:

-- Думаю, что мне никогда не доводилось видеть ничего подобного, нет, никогда. Это было -- и он сделал величественный жест, -- это было поистине море людей. Они двигались вперед внушительными и стройными отрядами, поднимая такую тучу желтой пыли, что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь нее. Люди, кони -- белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и большими щитами. Мы услышали звуки их призывных труб, и земля, казалось, дрожала даже там, где стояли мы... Когда солнце освещало ряды отборной гвардии Ксеркса, казалось, будто они воспламеняются, так сверкали их доспехи -- подобно серебряному зеркалу. Они пели, и земля словно надвигалась на нас вместе с персами. Леонид подошел ко мне -- я находился на крутизне -- и другие воины окружили нас: Некоторое время мы стояли молча. Мы и представить себе не могли, что персов такое великое множество? В это время мы уже не сомневались, что погибнем все до единого Но, -- добавил он, глубоко вздохнув, -- спартанцы и рождаются для такой участи. Чтобы погибнуть на войне.

-- Погибнуть на войне -- повторил я.

-- Мы были очень хорошо вооружены. Илоты, наши рабы, несли большой запас копий. Щиты у нас были крепкие. Все мы, спартанцы, были в доспехах и шлемах. А лучники? Да, мы знали, что у персов тьма лучников. Но колесницы беспокоили больше. Увидев их, мы поняли, почему Леонид выбрал сражения именно это место. Здесь, в этом узком проходе колесницы бессильны... Так или иначе, -- добавил Темпль, опуская руки, -- мы поджидали персов. Молились Аресу. Думали о Спарте... Не только о Спарте, но и обо всей Греции. Мы сражались за наши города. За всех жен и детей. За наши алтари.

Темпль произнес эти слова, выпрямившись во весь свой могучий рост. И если до этого момента он казался мне обычным астронавтом, нечто среднее между человеком будущего и пареньком из Кентукки, обожающим яблочный пирог, -- если прежде он представлялся мне именно таким, то теперь уже нет. Это был не Джек Темпль, а герой. Неважно, что за герой, как звали его -- Леонид, Клейт, Клитий, Протей... любое греческое имя. Я поднялся. Передо мной стоял человек, пришедший из прошлого времени, пришедший рассказать свою историю.