Поспелов намеревался в тот же день съездить в Нижние Сволочи, где теперь жил Ворожцов, разобраться с оплатой за свинью — слишком много взял! — и заодно расспросить о покойниках из Долины Смерти. Но когда проявил микропленку и отпечатал пробный снимок, мгновенно забыл о бывшем хозяине фермы…
Агент Ромул сфотографировала и оперировала пилота пропавшего самолета АН-2 авиалесоохраны Алексея Ситникова.
Для верности Поспелов идентифицировал снимок раненого и имеющийся снимок пилота — агент запечатлела своего тайного пациента изнеможденным болезнью, со страдальческой гримасой, — и установил полное совпадение.
Теперь был еще один человек, у которого можно впрямую спросить, куда пропал самолет и парашютисты. Только не ясно, откуда взялся пилот: вернулся «с того света» или вообще не уходил с этого, поскольку приблудился на хуторе у Демьянихи в тот же год, когда исчез самолет АН-2. И спросить можно, за что и от кого схлопотал пулю. Не зря бродил по сопкам с ружьем!
Но в лоб не спросишь! Еще неизвестно, что у него с головой: вдруг такой же космический путешественник, как «новые русские». Вся надежда и вся оперативная разработка ложилась сейчас на агента Ромула. Пусть хоть змеей прикинется, пусть в узел завяжется! Пилота Ситникова необходимо разговорить в самое короткое время. Вполне возможно, вся десантура разбрелась по хуторкам, по вдовушкам и живет себе, в ус не дует. И, возможно, между парашютистами и пилотом произошел конфликт, отголоски которого и продырявили альфонса из Шореги. Ходят, ищут друг друга, опасаясь каких-нибудь свидетельских показаний…
Вместо Нижних Сволочей Георгий поехал в Верхние, второй раз в течение суток, причем средь бела дня, что было вовсе нежелательно, однако оставлять Татьяну в одиночестве, хотя бы на два-три дня, было опасно. Чего доброго приедешь, а она объявит, что летала в космос, на какой-нибудь Гомос, где люди живут в построенном коммунистическом обществе…
С Ромулом пришлось разыграть небольшой спектакль прямо в медпункте. Нацеловаться возле приоткрытой двери, за которой, насторожив локаторы, сидела пожилая санитарка, нашептать друг другу всяких нежных и томительных слов, от которых тело охватывало непроизвольное возбуждение, сунуть в трусики письменное задание и маяться, десять раз возвращаясь от порога.
— Ну иди, иди, милый! — с болью и страстью стонала агент Ромул. — У меня столько работы. А вечером еще ехать, в одной деревне тут бабушка заболела. Так что ночью не приезжай…
Вернувшись из Верхних Сволочей, Поспелов подготовил шифрованную депешу Зарембе и отправил по экстренной связи. Татьяна, передавая сообщение, как-то выразительно посмотрела на Георгия, и он мгновенно вспомнил о своем обещании дать добро на приезд «сына» и «тещи».
Благоприятного времени вроде бы пока не предвиделось, напротив, ситуация становилась все жестче, требовала много времени, но в глазах «жены» угасала надежда; она догадывалась, что события в «бермудском треугольнике» начинают закручиваться в тугую спираль. Наверное, поэтому и переживала тоску, усиливающуюся от одиночества, тоску материнскую, и не удивительно, что у нее начинались «глюки»…
Поспелов подал ей шифроблокнот.
— Сочиняй сама, у меня фантазии не хватает!
Наверное, она давно уже сочинила текст, перевела его на язык цифр и мысленно передала в эфир. Она старалась сдерживать чувства, но глаза тихо улыбались и ласкали его лицо.
Забытое в хлопотах хозяйство нещадно визжало на улице и требовало пищи. Поспелов с тоскливым вздохом отметил, что на ферме при его «распутной» натуре лучше всего держать пасеку: поставил ульи весной и гуляй себе на здоровье. Пчелы ни есть, ни пить не просят, жужжат себе да и все… Но что подумают в народе? Пчеловоды здесь считались больше чудаками, несерьезными людьми, лодырями, а не крепкими хозяевами. Пасеками занимались старухи да редкие дедки. Вот когда у тебя по выгону бродит тучное стадо быков, хороший косяк свиней купается в грязи на дороге и сотни две гусей каждое утро спускается из хлева на озеро — тогда можно и пчелками побаловаться в свое удовольствие.
Как всегда, они разошлись спать по своим комнатам, и Георгий уже стал придремывать, когда дверь тихо отворилась и на фоне окна возникло белое приведение с подушкой в руках.
— Можно, я буду с тобой? — попросила Татьяна, щекоча губами ухо. Ее грудь выпросталась из-под низкого выреза крестьянской ночной рубашки и коснулась солнечного сплетения…
Мгновенно вспомнился шифроблокнот с коротким сообщением. Он расценил это как проявление благодарности, как обязательную жертву, мзду. Самец крикнул в нем: возьми ее! Возьми! Пришла сама, приласкалась, захотела…
Сжал кулаки, выдавил сквозь стиснутые зубы:
— Я уже сплю…
— Мне страшно одной, — вдруг призналась Татьяна. — Скоро полночь… Только сейчас он вспомнил о вчерашних ее галлюцинациях, отбросил одеяло, уложил к стенке. — Теперь не страшно?
— Теперь нет, — она угнездилась возле плеча, обдавая шею теплым дыханием. — Всю жизнь мечтала спать вот так, под сильной рукой мужа… Вам не понять, какое это счастье.
— И не удалось? — спросил он, стараясь не поддаваться искушениям.
— Почему же… Четырнадцать месяцев жила под рукой.
— А потом?..
— Мужа убили, — как-то просто сказала Татьяна. — Он был немец, наш разведчик, завербованный еще в студенчестве… Сдали свои. Мне удалось бежать на территорию Восточной Германии, семь месяцев беременности…
— Ты была нелегалкой? — не сумел он скрыть удивления.
— Тогда — я была просто женой нашего разведчика…
— Как сейчас — моей?
— Да, как сейчас твоей… Судьба что ли, работать женой? проговорила она печально и тут же тихо рассмеялась. — И все равно приятно! Знаю, что все не по-настоящему, а приятно. Воображаю себя… Смешно?
В душе сработал сторожок, установленный полковником Зарембой.
— Будем спать?
— Уже засыпаю… твоя сила — это мой покой. Самец поджал хвост, тихо заскулил и куда-то уполз. Осталось чувство собственного достоинства оттого, что сумел сдержать себя в узде. Она казалась ему сексуальной, энергичной, однако не возбуждала диких неуправляемых порывов, как бывшая жена. Была приятна ее доверчивость, ее уверенность в его силе, способности защитить, заслонить от всех напастей, в том числе от собственных духовных, порожденных тоскующим сознанием.
Он и уснул с этими тщеславными мыслями под ее чуть слышное дыхание.
А проснулся от резкого и острого толчка в бок.
— Хватит спать! Слышишь?
— Что? — он прислушался, вытер сбежавшую на щеку слюнку.
— Снова визг и вой! Слышишь?!
Непроизвольный озноб окатил горячую, разогретую сном спину.
— Да это же свинья! — в следующий миг догадался он.
— Слушай! Слушай! А голоса? Человеческие голоса…
Сквозь звенящий многоголосый вой и стон прорывался густой гомон, будто галки кричат! Но почему же слышится человеческая речь?..
Он вскочил, натянул спортивные брюки и отвел край шторы на окне…
На клеверном поле брезжил зеленоватый лунный свет, падающий неизвестно с какой стороны. И в зыбком этом мареве качались и мельтешили драные охвостья человеческих фигур. До призраков было метров семьдесят, склон сопки начинался сразу же за дощатым забором, орущие и воющие скелеты брели под горку, к дому, потрясали оружием, кулаками…
Татьяна смотрела из-за плеча, привстав на цыпочки и прижавшись всем телом.
— Точно так, как вчера, — почти спокойно сказала она. — И время…
Видение притягивало взор, чувства и мысли…
Толпа остановилась неподалеку от забора, закричали вразнобой, по-русски, понемецки и по-фински:
— Схороните наши останки!
— Прикройте землей!
— Спрячьте наши кости!
— Заройте нас в землю!
Георгий стряхнул оцепенение, отпустил штору, стараясь не брякать шпингалетами, медленно отворил раму.