Я огляделся, чтобы убедиться, что не забыл что-либо из необходимых вещей. И, обойдя вокруг рабочего стола, достал ключ от ящика, где хранил свой кольт «вудсмен» — короткоствольный пистолет двадцать второго калибра. Я мирный гражданин, но в поездках меня всегда сопровождает эта маленькая стальная штучка. Вставляя ключ в замок, я заметил, что ящик уже выдвинут примерно на четверть дюйма.
Я смотрел на него минуту, если не дольше. Потом вынул ключ и вытащил ящик из стола. Пистолета не было.
Не сходя с места, я медленно повернул голову и осмотрел кабинет. С той минуты, как я покинул его сегодня пополудни, в нем ничего не изменилось. Ружья, висевшие на стене в запертой на замок стеклянной витрине и составлявшие мою коллекцию, были на месте. Я отошел на шаг в сторону, чтобы лучше видеть ту часть комнаты, где обычно читал, сидя в кресле. Там тоже все выглядело как обычно. На стульях и на полу были разбросаны листы копировальной бумаги. На подлокотнике кресла лежал большой конверт. Это было инородное тело. Я взял конверт в руки. На нем не было ни надписи, ни каких-либо пометок. Его содержимое оказалось машинописным текстом объемом около двадцати пяти страниц. В верхней части первой, особенно аккуратно отпечатанной страницы значилась фамилия автора и название — Барбара Херрера, «Горный цветок».
Отложив рукопись в сторону, я прошел в темную комнату, служившую мне фотолабораторией. И зажег свет. Херреры там не было. Я нашел ее, открыв другую дверь. Она сидела в ванной, заполненной не водой, а ее пышной юбкой в национальном индейском стиле и многочисленными нижними юбками. Ее широко раскрытые карие глаза, не мигая, смотрели на хромированные водопроводные краны на облицованной кафелем стене.
VIII
Признаюсь, я даже почувствовал облегчение. Не хочу показаться черствым, но с того момента, как Тина подала мне у Дарреллов сигнал, я не переставал ждать неприятностей. Сейчас игра пошла в открытую, и я мог взглянуть на карты. Мне было жаль девушку — надеюсь, что я прочту ее проклятую рукопись, она, вероятно, незаметно проскользнула в мой кабинет и стала свидетельницей того, что ей не следовало видеть. Впрочем, на моей памяти много погибших, которых я знал дольше и которые нравились мне несравненно сильнее. Если она хотела жить долго и счастливо, ей следовало больше сидеть дома.
Во мне уже произошла перемена — удивительно быстрая и всеобъемлющая. Три часа назад я был мирным обывателем, нашедшим счастье в браке и время от времени нежно похлопывавшим жену по деликатному месту, показывая, что находит ее привлекательной и весьма желанной. В те казавшиеся уже бесконечно далекими минуты смерть миловидной девушки, с которой я только что разговаривал, вызвала бы у меня оцепенение и ужас. Сейчас она представлялась мне не более чем небольшим неудобством. Девушка — лишь ничтожная пешка в игре, которая никогда не прекращается. Сейчас она стала трупом, а возиться с покойниками мне было недосуг.
Вокруг активно действовали живые люди, внушавшие значительно больше опасений.
У Мака, подумал я, высокие ставки, если он получил право ликвидировать невинных людей, случайно оказавшихся свидетелями. В Европе мы тоже при необходимости занимались подобными делами, тогда это были гражданские лица вражеской стороны, и в то время шла война.
Я задержал хмурый взгляд на мертвой девушке дольше, чем было необходимо, вопреки здравому смыслу ощутив даже легкое чувство утраты. Она казалась мне милой девчушкой, а их не так уж много, чтобы ими разбрасываться.
Вздохнув, я повернулся и, выйдя из ванной, приблизился к застекленной витрине. Отперев ее ключом, я достал пневматическое ружье, на котором лежал многолетний слой пыли. Я сдул ее, проверил ствол, выдвинул ящик стола, где хранились боеприпасы, и достал три патрона с крупной дробью.
У меня давно не было контактов с Маком, но его люди, судя по всему, по-прежнему играли наверняка. Меня они, должно быть, считали теперь чужаком, хотя и подали мне сигнал доверия. С другой стороны, трудно рассматривать как проявление дружелюбия с их стороны труп Херреры, оставленный у меня в ванной. Если они собирались нанести мне визит — а это казалось более чем вероятным, — я предпочитал встретить их во всеоружии, как в добрые старые времена, то есть с чем-нибудь осязаемым в руках.