Вернувшись в ванную, я прислонил ружье к двери, закатал рукава рубашки и склонился над Барбарой Херрерой. Пришло время распрощаться с ненужной сентиментальностью, развившейся во мне в послевоенные годы. Я хотел точно знать, что послужило причиной смерти. При беглом взгляде не было заметно признаков насилия. Я не сразу разглядел вздутие в левой части ее черепа и пулевое отверстие в спине. Длинные волосы и белое платье были вымазаны в крови. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, как все произошло.
Ее застигли врасплох, удар по голове явился для нее полной неожиданностью. Затем ее перетащили в ванную и застрелили из малокалиберного пистолета. В нашем доме толстые стены, они легко поглотили негромкий звук выстрела.
Я заподозрил, что убийца воспользовался моим пистолетом. И действительно, под унитазом валялась стреляная гильза двадцать второго калибра. Я подумал, что так и должно было произойти. Тина увлекалась европейскими миниатюрными пистолетами, калибр которых измерялся в миллиметрах, а Фрэнк Лорис не произвел на меня впечатления искусного стрелка. Если он и носил при себе оружие, то явно что-нибудь бронебойное, — например, «Магнум-44». Несомненно, они сознательно подставили меня, чтобы принудить к сотрудничеству. Я осторожно приподнял мертвую девушку и ощутил что-то твердое между ее лопатками под окровавленным платьем.
Я изумленно ощупал свою находку. Форма не оставляла сомнения в том, чем является этот предмет, хотя в прошлом я лишь раз встречал подобное приспособление. Я даже не стал задирать платье, чтобы как следует разглядеть находку. Я и так знал, что Барбара Херрера прятала на спине плоские ножны с маленьким обоюдоострым ножом. У таких ножей затачивают кончик и обе кромки лезвия, однако не слишком сильно, потому что в противном случае эти предназначенные для метания орудия могут сломаться при контакте с целью.
Метательный нож штука не очень надежная. Человек с хорошей реакцией сумеет уклониться от него, а одежда из плотной, тяжелой ткани для него непробиваемая, как броня. Но если на вас навели револьвер, винтовку или ружье и приказали поднять руки, а еще лучше сцепить пальцы на затылке — можно при определенной тренировке без особого труда просунуть руку за ворот платья, особенно если шея прикрыта длинными, черными, густыми волосами.
Тогда пять дюймов не слишком остро заточенной стали могут коренным образом изменить ситуацию.
Что ж, на этот раз уловка не сработала. Я выпрямился и начал мыть руки. Мне пришлось пересмотреть свое мнение о Барбаре Херрера.
— Извини, детка, — негромко произнес я, — ты оказалась не такой наивной простушкой.
Вытирая руки полотенцем, я задумчиво поглядывал на нее. Потом тщательно обыскал труп. Чуть выше колена я обнаружил маленькую кобуру, прикрепленную к ноге тугим эластичным зажимом. Именно поэтому она носила широкую юбку индеанки. Кобура была пуста. Я посмотрел на сохранившее привлекательность мертвое лицо:
— Я объяснил бы, чем закончится твое предприятие. Тебе стоило лишь спросить у меня. Ты вступила в борьбу не с теми людьми. Ты очаровательна, умна и ловка, но в этой схватке тебе не хватало главного — при виде врага твоя кровь не вскипела от ярости, как у тигра. Но ты сумела провести меня, и я отдаю тебе должное.
Раздался чуть слышный стук. Взяв ружье, я направился к двери.
IX
Ее стройный силуэт в дверном проеме напомнил мне трубу духового оркестра. На ней было то же прямое черное платье, слегка расклешенное книзу. Она быстро вошла в комнату и рукой в перчатке бесшумно прикрыла за собой дверь. Я отступил на шаг, оставив между собой и ею оперативное пространство.
Тина перевела взгляд с моего лица на ружье, которое я не выпускал из руки. Оно не было направлено на нее — если я прицеливаюсь заряженным огнестрельным оружием, оно, как правило, очень скоро выстреливает. Не спеша сняв с плеч меховую накидку, она сложила ее и перебросила через руку, в которой держала маленькую черную сумочку на золотой цепочке.
— Почему ты не выключил этот идиотский свет во дворе?
— Рассчитывал, что он причинит тебе неудобство.
Она усмехнулась:
— Странный способ приветствовать старых друзей. Ведь мы друзья, милый?
Как и у Дарреллов, она говорила без акцента. Настоящей француженкой она не была, в этом я не сомневался, хотя кто она по национальности, так и не узнал. В те дни мы не задавали друг другу таких вопросов.
— Не уверен. Когда-то очень давно и очень недолго мы много значили друг для друга, но друзьями не были никогда.
Она снова улыбнулась, изящно подернула плечиками и, глянув на ружье в моей руке, застыла в ожидании моих действий. Я понимал, что стоять с оружием, не собираясь стрелять, могу лишь определенное время, после чего ситуация начнет выглядеть нелепой, и ей это тоже было понятно. Нелепо выглядел и я сам.