— Да, было бы очень кстати, — мечтательно произносит генерал номер два после того, как план действий уже частично обсужден, — если бы с генералом фон Шмидтом произошла какая-нибудь неприятность во время нашего налета или незадолго до него. Окажись он не в состоянии непосредственно руководить действиями своего подразделения, наших парней погибнет намного меньше.
Ни одна голова не поворачивается в сторону Мака. Генерал номер один шевелит усами, словно желая избавиться от дурного вкуса во рту.
— Может, устроим перерыв, джентльмены?
Не ручаюсь за точность терминологии. Как я уже сказал, мне осталось неизвестно, как все происходило в действительности. Кроме того, я не генерал и не выпускник Уэст-Пойнта. Что касается авиации, то единственное, на что я был способен во время войны, это отличить «спитфайтер» от «мессершмидта». Самолеты были для меня просто транспортом, в который я забирался, летел некоторое время, потом вылезал, когда мы приземлялись в темноте на каком-нибудь кочковатом аэродроме, или прыгал с парашютом, что не переставало внушать мне отчаянный страх. Будь у меня выбор, я предпочел бы начинать операцию, двигаясь к месту назначения по воде — на корабле или даже лодке. Наверное, это еще одно очко в пользу моих предков-викингов. Для человека, рожденного в сердце Великой Американской Пустыни, я весьма недурной мореход. К сожалению, отнюдь не во все точки Европы можно проникнуть водным путем.
В действительности немецкого генерала звали Лауше, а не фон Шмидт, базировался он близ Крон-хайма, а не Сен-Мари, если городок с таким названием вообще существовал; этот Лауше и правда был военным гением и выродком высшей пробы. Его штаб-квартира — ее можно было узнать по выставленной перед входом вооруженной охране — была расположена буквально в полусотне шагов от таверны, которую я уже упоминал. Установив контакт, я стал вести за этим домом наблюдение. Делать это мне никто не приказывал. Скорее наоборот, я не должен был до поры до времени проявлять никакого интереса к штаб-квартире. При этом я точно не знал, что пытаюсь выяснить, так как уже получил от Тины исчерпывающий отчет о привычках фон Лауше и графике дежурства охраны. Но я впервые работал с женщиной, тем более молодой и привлекательной, которая добровольно согласилась играть отведенную ей роль. В общем, у меня было чувство, что нельзя сидеть сложа руки.
И это чувство меня не подвело, в чем я убедился неделю спустя. В Кронхайме был серый, унылый вечер, с неба крупными хлопьями валил мокрый снег. В приборе ночного видения я внезапно различил неясные движения и крохотную женскую фигуру. Это была Тина, полураздетая. Спотыкаясь, она пробежала мимо часового и двинулась вперед по жидкой кашице из снега и грязи. В руках она держала какие-то вещи — это могли быть только черная юбка и жакет. Час назад именно в этой одежде она вошла в дом.
Я покинул свой наблюдательный пост и, убедившись, что за ней не следят, поспешил ей навстречу. Я не знал, куда она держит путь, думаю, она и сама этого не знала. Встречаться с. ней в открытую, как поступил я, тем более в непосредственной близости от цели операции, было строжайше запрещено. А то, что я отвел ее к себе, граничило с преступлением — это могло свести на нет все наши усилия и было смертельно опасно для приютившей меня французской семьи. Однако я понимал, что столкнулся с чрезвычайной ситуацией, которую не предусматривали никакие инструкции.
Везение было на нашей стороне — везение и отвратительная погода. Мне удалось незаметно провести Тину в мезонин, где я сразу задвинул дверную щеколду, опустил шторы и зажег свечку. Тина все еще прижимала к груди узелок с одеждой. Не произнеся ни слова, она резко повернулась и показала мне спину. Плеть исхлестала в лохмотья ее дешевую блузку и сорочку, оставив на коже черно-синие кровоточащие полосы.
— Я убью эту свинью! — прошептала она. — Убью!
— Конечно, — сказал я. — Утром семнадцатого. То есть через два дня в четыре утра.
Именно для этого я и находился здесь — чтобы уберечь ее от опрометчивых поступков. Она впервые участвовала в работе нашей группы, я должен был контролировать ее, а по завершении операции принять меры — если представится возможность — чтобы она осталась жива. В мои обязанности входило убийство часовых. У меня уже накопился богатый опыт по их бесшумной ликвидации. Что касается Тины, она мне нравилась, но я ни разу не прикоснулся к ней, ни словом, ни взглядом не проявил своих чувств. Я отвечал за операцию, а личные отношения мешали дисциплине.