— Ну?
Тина удивленно глянула на меня:
— Ах, да! Я забыла, что с этим противником ты не сражался. В те годы они были нашими благородными друзьями и союзниками. А видел ты обычный членский билет участника боевой группы. Это группы настоящих, практических действий, а не какие-то теоретические кружки, в которых заседают интеллектуалы, попивая чаек, рассуждая о Марксе и чувствуя себя при этом ужасно р-р-революционными!.. Нет, это не обычный билет, беру свои слова обратно. Это билет участника весьма особой группы. Членов в подобной группе немного, не больше, чем таких, как мы. И квалификация у них та же. — Она бросила на меня быстрый взгляд: — Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Эта девочка? — недоверчиво спросил я. — По виду она не способна была обидеть муху. Я полагал, что сумею разглядеть человека нашей профессии темной ночью, даже если он целится в меня с противоположной стороны бульвара.
— Для девочки, не способной обидеть муху, у нее было слишком много мухобоек. Тебе не кажется? Ты стал дряблым и мягкотелым, — проворчала Тина, — куда делась твоя бдительность? У них она была одной из лучших, мы с Лорисом не ожидали, что все окажется так просто. А что касается возраста, милый, вспомни, сколько лет было мне, когда мы познакомились.
В ее словах был смысл. Мне следовало понимать, что Мак никогда не санкционировал бы убийство, не будь это продиктовано высшими стратегическими соображениями. Правда, в чем они состояли в мирное время, я представлял с трудом.
— Мы не ангелы мщения, — заявил он мне как-то в Лондоне, — и не делим людей на плохих и хороших. Я, к примеру, с величайшим наслаждением подписал бы смертный приговор всем без исключения надзирателям концлагерей Третьего рейха, однако это ни на час не приблизит окончание войны.
Мы не ставим себе целью карать людей за совершенные ими преступления ради торжества справедливости. Помни это, Эрик!
Из этого правила имелось, пожалуй, единственное исключение. Не знаю, во имя торжества справедливости или ради чего иного мы предпринимали попытки ликвидировать самого Гитлера. Всего их было три, и все неудачные, никто из наших людей не вернулся с задания. Я в них не участвовал. Акции эти были сугубо добровольными, и после ознакомления с планами операции я пришел к выводу, что они нереальны. Я не желал бессмысленно погибнуть в бездарно спланированной акции, в которую к тому же сунулся по собственной воле. Конечно, соответствующий приказ я выполнил бы без малейших колебаний.
Тина между тем продолжала:
— Ты думаешь, Мак — единственный человек, создавший такую организацию, Эрик? У них есть свои спецы по убийствам, и Херрера была одной из них. Причем, пожалуй, самой активной. Но теперь она исчезла. Она выписалась из гостиницы. Исчезли ее одежда и личные вещи. Ее машину никто не опознает — она получит новый номер, будет перекрашена и отогнана на стоянку в Альбукерке, где продают подержанные автомобили. Рано или поздно ее приобретет какой-нибудь добропорядочный гражданин. Я тоже исчезну. Но я исчезну, оставив и автомобиль, и вещи. С собой я возьму лишь одежду, которая в тот день будет на мне. Муж станет искать меня в мотеле. Не найдет и расстроится, возможно, до такой степени, что даже известит полицию. Не исключаю, что вскоре в газетах появится сообщение о моей смерти — меня обнаружат в глухом месте, застреленной из тридцать восьмого особого или зарезанной каким-нибудь необычным ножом. Что тогда подумают люди Херреры? Что бы подумал на их месте ты, Эрик?
— Что ты вступила в единоборство с этой малолеткой и потерпела неудачу. Конечно, если предположить, что они тебя плохо знают.
Она засмеялась:
— Редкий комплимент с твоей стороны. Будем надеяться, что ты прав. Но им уже известно, кто такая я и кто такой Лорис. Они решат, что, выполняя задание, Херрера встретила меня и сумела ликвидировать. Потом сочла за лучшее на время выйти из игры, уйти в подполье. Какое-то время они будут ждать информации, что даст нам определенную фору. А через неделю Амос Даррелл уже закончит отчет и переправит его в Вашингтон. Там ему будет обеспечена надежная защита.
— Амос? — Я был удивлен, но меньше, чем можно было предполагать, поскольку инстинкт, я это хорошо помнил, предупреждал меня, что Амосу может угрожать опасность.
— Кто же еще? Думаешь, они считают тебя настолько важной персоной, что решили ликвидировать? Может, и правду говорят, что перо сильнее меча, но склонности к литературе у этих людей не замечено. Они не станут рисковать хорошим агентом ради того, чтобы помешать тебе написать еще одну книгу вроде… Как назывался твой последний опус? Ах да, «Шериф из Ущелья Палачей».