Он сработал и сейчас. На мгновение Мак опустил глаза и посмотрел на оружие. Это была непростительная ошибка. Ситуация напоминала детскую игру, когда кто-то говорит: «Нет, ты только глянь, кто у тебя за спиной!» Если в нее играют взрослые, кто-то может нажать на спусковой крючок и дело закончится трупом.
Следует позаботиться лишь о том, чтобы на полу лежал не ваш труп.
Мак сказал, что давно лично не участвовал в операциях. Полагаю, многие винтики его машины заржавели. Итак, он опустил глаза. Кольт был по-прежнему у меня в руке, его дуло смотрело вниз. Конечно, я мог застрелить Мака. Я не сделал этого не из-за сантиментов — мне было не до них, — а по чисто практическим соображениям. Кольт двадцать второго калибра не гарантирует, что ваш противник непременно станет покойником, для этого у пушки не хватает убойной силы. Оружие Мака намного мощнее. Он мог изловчиться и выстрелить. Поэтому ударом своего револьвера я просто выбил тридцать восьмой из его руки.
Его реакция была стремительной. Приемом «на ключ» он захватил кисть моей руки, державшей кольт. Не скажу, что захват был мастерским, но он побудил «Дюймовочку» к незамедлительным действиям. Она метнулась ко мне, схватила револьвер за ствол и резко повернула. Выстрела не последовало лишь потому, что оружие стояло на предохранителе. Мне пришлось выпустить револьвер, иначе мой палец переломился бы. Однако Маку недоставало ни массы, ни энергии молодости, чтобы удержать меня. Я легко оторвался от него и что было сил толкнул в грудь повисшую на мне Мэри Фрэнсис, оказавшуюся Сарой. Она грохнулась спиной на пол, а мой двадцать второй закатился под кровать.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвались люди, но Мак был ближе, и прежде всего я должен был позаботиться о нем. Он пытался что-то сказать. Не знаю, что было у него на уме и зачем он собирался тратить время на разговоры. Я разочаровался в нем. Ему следовало придерживаться той системы, которую он сам разработал. Я сделал ложный выпад, отбил руку Мака и рубящим ударом свалил его, словно дерево. Девица на полу что-то кричала. Я никогда не встречал такой шумной банды заговорщиков.
Можно было подумать, что идет соревнование между радио и телекомментаторами — кто кого перекричит.
Мак лежал у моих ног, затылком ко мне. Ударом ноги я мог без труда прикончить его, хотя в носке моего ботинка и не было свинчатки, которую во время войны мы помещали в обувь. Девица отчаянно взывала о помощи, вломившиеся в дверь неизвестные личности устремились ко мне, и времени разделаться с Маком у меня не хватило.
Они навалились на меня прежде, чем я успел вытащить из кармана нож. Я слишком много времени затратил на Мака и не сумел должным образом подготовиться к схватке с ними. Их было много, слишком много, я знал, что мне с ними не справиться. Мне ничего не оставалось, как схватить за горло первого бросившегося на меня подонка. Я держал этого недоумка, прикрываясь им, как щитом, и выдавливая из него жизнь. На меня сыпались яростные удары — по голове и по спине, но я не обращал на них внимания. Я презирал избивавших меня мерзавцев. Если я не в состоянии разделаться со всеми, а в этом я был почти уверен, мне вполне по силам прикончить хотя бы одного. Мы вместе рухнули на поя. Внезапно я почувствовал, что он ускользает из моих рук. Ясно, что его пытаются спасти сообщники, потому что у самого этого выродка сил уже не оставалось… Ладно, пусть. В церковном хоре в следующее воскресенье ему уже не петь. Впрочем, как и мне…
Очнулся я на одной из стоявших в номере кроватей. На другой кто-то хрипя хватал воздух. Не скажу, что состояние его здоровья не беспокоило меня. Оно было вопросом моей профессиональной гордости. Сегодня я проявил себя не слишком сообразительным. Я был жалостлив и доверчив, меня обвели вокруг пальца и положили на лопатки. Но утверждать, что не понесли потерь, они не могут. Приоткрыв глаза, я увидел склонившегося надо мной Мака. Похоже, мои руки не оставили следов на его физиономии. Что ж, это не так уж плохо, я не испытывал к нему ненависти.
Этому он тоже нас научил. Он говорил, что ненавидеть врагов значит впустую тратить энергию и время. Врагов надо убивать.
— Чертов псих! — негромко проговорил он. В его голосе звучали знакомые собственнические нотки. Мне даже показалось, что он произнес эти слова с гордостью. Хотя, скорей всего, мне это просто померещилось. — Память часто подводит, — продолжал он, — мне следовало помнить, что я имею дело с человеком военного призыва, а не со сворой этих изнеженных дебилов. Я совершил ошибку, когда начал угрожать тебе револьвером… Как ты себя чувствуешь?