После академии тот окопался в Министерстве национальной обороны, вначале в интендантских службах, а позднее - в департаменте оборонной индустрии. Какое-то время отношения между ними оставались прежними, но потом Розенблюм круто пошел в гору, стал генералом, возглавил департамент, и связи между ними оборвались сами собой. Поначалу Плэйтон не придавал этому значения, но последовавшая затем полоса служебных неприятностей заставила его призадуматься. Неприятности следовали одна за другой, простым совпадением это быть не могло, и, наведя кое-какие справки, он без труда установил, что источником и первопричиной их является не кто иной, как генерал Розенблюм. Собственно, удивляться тут было нечему: еще в академии непомерное честолюбие сочеталось в Розенблюме с такой чудовищной завистливостью, что малейший успех у кого бы то ни было воспринимался им чуть ли не как личное оскорбление, и он, не гнушаясь никакими средствами, пакостил всем, кому только мог. Плэйтон счел ниже своего достоинства выяснять отношения с Розенблюмом, но взял за правило при каждом удобном случае ставить его в дурацкое положение безобидными на первый взгляд репликами, истинный смысл которых приводил генерала в состояние, близкое к истерике.
- Скажите им, что работы ведутся полным ходом, Джек, - снова усмехнулся Плэйтон на этот раз не без злорадства. - В ближайшее время мы разгадаем эту чертову головоломку.
Ответная фамильярность явно не пришлась по вкусу на другом конце провода. Толстяк Розенблюм и в академии не блистал юмором, а, судя по теперешней реакции, генеральский чин вовсе лишил его этого чувства.
- Нам не до шуток, полковник Плэйтон! - раздраженно забубнил генерал. Налогоплательщики хотят знать, что там у вас происходит. Имеют на это право.
Налогоплательщики) Плэйтон почувствовал, как утихшее было раздражение вновь заполняет все его существо. Конечно, налогоплательщики! Кто же еще? Только о них и печется генерал Розенблюм!
Плэйтон отчетливо представил себе заплывшую салом уродливую фигуру своего бывшего однокашника. В академии Розенблюма называли крысой. За глаза, разумеется, но Розенблюм это знал.
- Вы что - оглохли, полковник?
- Слышу. - Плэйтон набрал полные легкие воздуха, медленно выдохнул сквозь сжатые губы. - Я тоже плачу налоги, господин генерал. И не меньше других хочу знать, что здесь происходит.
- Ну так действуйте! - генерал явно терял самообладание. - Что вам мешает?
- Крысы! - Плэйтона колотила нервная дрожь, но он сдерживал себя и старался говорить спокойно. - Великое множество вонючих разъевшихся крыс!
- Истребите их к дьяволу) - взорвался Розенблюм. - И по-настоящему беритесь за дело! Вы меня поняли?
- Да, господин генерал. Истребить крыс и взяться за дело.
- У меня все! - Розенблюм, видимо, спохватился и сбавил тон. Ближайшие час-полтора не отлучайтесь из кабинета.
"Ясно, - Плэйтон не испытывал ни тревоги, ни раскаяния. - Предстоит разнос. Уж чего-чего, а крыс Розенблюм не простит". Он выключил динамик и достал из кармана пачку сигарет. Пачка оказалась пустой. Он скомкал ее и швырнул в корзину для бумаг.
Если бы и с прошлым можно было вот так же: скомкал, швырнул, забыл. И распечатал новую пачку, в которой каждая сигарета - день твоей жизни. Наверняка сто раз подумаешь, прежде чем решить, где, как и когда ее закурить. И уж в этой новой жизни он бы ни за что не дал Элен уйти к другому.
Элен... Даже теперь, много лет спустя, воспоминание об этой женщине причиняло ему острую, почти физическую боль. Плэйтон до мельчайших подробностей помнил свой последний разговор с Элен накануне своего очередного отъезда за границу.
Элен пришла к нему в аляповатый номер столичной гостиницы, как всегда элегантная, красивая, какой и должна быть восходящая телезвезда. От Элен веяло бодрящей свежестью тонких французских духов, удивительно гармонирующих с цветом ее глаз - лазурных, как небо за иллюминатором реактивного лайнера. У Элен были ласковые податливые губы и шелковистая, почти атласная кожа.
Они были обручены уже более года, но свадьба всякий раз откладывалась, так как, едва возвратившись из очередной поездки, он должен был снова лететь сломя голову куда-нибудь на край света, где срочно требовался военный советник с его опытом, знанием дела и способностями. Так было и теперь, и Элен, казалось бы, примирилась с этим. Ночь они провели вместе, а утром...
- Я устала ждать, Ричард. - Она отбросила со лба волнистую прядь каштановых волос. - Я не могу так жить дальше, пойми.
- Понимаю, Элен. Но постарайся понять и ты. Это - моя работа. То, к чему меня готовили годы и годы.
- Обучать людей убивать друг друга? - Глаза у нее были синие, холодные, как льдинки, и ему стало не по себе под их чужим, почти враждебным взглядом.
- Армии существуют не для парадов, Элен. Кто-то должен защищать интересы отечества.
- Но почему это должен быть именно ты, Ричард? Всегда ты?
- А почему не я? - Он пожал плечами. - Когда-то я даже гордился этим.
- А теперь?
- Теперь это моя работа. Наверное, я умею выполнять ее лучше других. Вот и все.
- А я? Каково мне месяцами ждать от тебя вестей, не зная, где ты и что с тобой?
- У меня нет выбора, Элен.
- Есть. - Она достала из пачки длинную сигарету с позолоченным фильтром, закурила. - Ты мог бы заняться бизнесом, например.
- Нет, - грустно улыбнулся он. - Бизнес не для меня.
- Почему? - глаза ее, чуть было потеплевшие, опять приобрели льдистый оттенок.
- Потому что я люблю тебя, Элен.
- Не понимаю! - Она брезгливо поморщилась и расплющила сигарету о пепельницу.
- В бизнесе свои законы. Я по ним жить не могу. А значит, неизбежен крах. Тебя устраивает перспектива стать женой разорившегося неудачника?
- Не говори глупостей. Чем тебе не по душе законы бизнеса?
- Хотя бы тем, что зачастую противоречат элементарной человеческой морали.
- А то, что делаешь ты, никогда не противоречит морали?
- Думаю, нет. Я честно выполняю свой долг.
- Оставим этот разговор, Ричард. Ему не будет конца, а тебе пора собираться в дорогу.
Он взглянул на часы и негромко присвистнул.
- Ты права. Но минут пятнадцать мы можем еще побыть вместе.
- Собирайся, Ричард, - вздохнула она. - Твои пятнадцать минут все равно ничего не изменят.