— А вы — как вы воевали?
— Мы защищали свой город. У людских племен нет ничего, чему мы могли бы позавидовать, поэтому нам незачем было на них нападать. А когда нападали они, мы побеждали.
Рул помолчал.
— Другие древние расы оказались более глупыми — или менее удачливыми. Они погибли давным-давно.
Он снова заговорил о машине:
— Она получает энергию прямо от солнца. Часть солнечной энергии преобразуется в свет и сохраняется внутри Шара. Другая часть передается вниз и используется для вращения оси.
— Что, если Шар остановится, пока мы все еще живы? — спросила Дуани. Она вздрогнула, глядя вниз, на освещенные улицы.
— Не остановится — если землянин хочет жить.
— А чего я добьюсь, если остановлю его? — спросил я.
— Ничего. Именно поэтому я тебе доверяю. Пока Шар вращается, варвары не доберутся до тебя. А когда мы уйдем, у тебя будет ключ к богатствам Шандакора.
Рул не сказал, как же я выберусь отсюда со всем этим богатством. Он снова указал мне на лестницу, но я спросил:
— А что такое Шар, Рул? Как он создает… Призраков?
Он нахмурился:
— Боюсь, то, что я могу рассказать тебе, — не истинное знание, а всего лишь предание. Наши мудрецы глубоко проникли в тайну природы света. Они узнали, что свет оказывает определенное влияние на твердую материю, и решили, что в силу этого эффекта камень, металл и кристаллические структуры должны сохранять «память» о том, что когда-то «видели». Почему это так, я не знаю.
Я не сделал попытки объяснить ему, что такое квантовая теория и фотоэффект, не стал рассказывать об опытах Эйнштейна, Милликена и их последователей. Во-первых, я сам в этом плохо разбираюсь, а во-вторых, в древнемарсианском языке отсутствует необходимая терминология. Я только сказал:
— Мудрецы моего мира тоже знают, что свет, падая на поверхность, выбивает из нее маленькие частицы.
Я начал понимать, в чем тут дело. В электронной структуре металла «записаны» световые картинки, так же как на пластинках, которые мы изготовляем, записан звук, и нужно лишь подобрать правильную «иголку», чтобы прочитать эту запись.
— Они изготовили Шар, — сказал Рул. — Я не знаю, сколько поколений трудилось над ним, не знаю, сколько было проведено неудачных опытов. Но им удалось найти невидимый свет, который заставляет камни отдать свои воспоминания.
Иначе говоря, они нашли свою иголку. У меня не было способа узнать длины волн света, испускаемого кристаллами Шара. Но там, где этот свет падал на каменные стены и мостовые Шандакора, появлялись запечатленные в камнях образы — так считывающая игла может извлечь целую симфонию из маленького диска.
Интересно, как им удалось достичь выборочности и последовательности образов. Рул сказал что-то на тему о том, что «воспоминания» имеют разную глубину. Может, он имел в виду глубину проникновения. Камням Шандакора было уже много веков, верхние слои, должно быть, истерлись, и ранние «записи» могли перемешаться или превратиться в едва различимые обрывки.
Возможно, сканирующие лучи разделяли перекрывающиеся изображения по этой ничтожной разнице в их глубине… Как бы там ни было, призраки золотого прошлого бродили по улицам Шандакора, а последние представители его народа спокойно ждали смерти, вспоминая былую славу.
Рул снова отвел меня вниз и показал, в чем состоит моя задача — что и как смазывать какой-то странной смазкой и как следить за силовыми кабелями. Я должен был находиться около машины большую часть своего времени, но не постоянно. В свободное время Дуани могла брать меня с собой, куда пожелает.
Старик ушел. Дуани прислонилась к балке и рассматривала меня с живым интересом.
— Как тебя звать? — спросила она.
— Джон Росс.
— Джонросс, — повторила девочка и улыбнулась. Она обошла вокруг меня, прикасаясь то к моим волосам, то к рукам и груди, радуясь как ребенок, когда обнаруживала очередное отличие между ней самой и тем, что мы зовем человеком.
И потекли дни моего плена.
И были дни и ночи, скудная пища и еще меньше воды. И была Дуани. И был Шандакор.
Страх я потерял. Доживу я до того, чтобы занять свое вожделенное Кресло, или нет, в любом случае здесь было на что посмотреть. Дуани была моей постоянной спутницей. Я с уважением относился к своим обязанностям — еще бы, ведь от этого зависела моя шея! — но оставалось время и для того, чтобы просто побродить по улицам, поглядеть на пышный карнавал жизни, которой не было, и почувствовать тишину и запустение, столь ужасающе реальные.