Воспалённый мозг Семёна силился переварить эту информацию. «Вот тебе и "соседи" - даже выросли рядом. Как говорится, комментарии излишни. К какому классификационному виду относится Вайводс и ему подобные? К Homo sapiens? Не думаю. Это - человек дикий. Лишённый души. Лишённый человеческих чувств. Homo vulgaris. Верить ли теории классика этнопсихологии Лебона, который пишет, что психология народа, его менталитет, в своей сущности, в процессе истории не меняется? По его мнению, может меняться лишь внешняя оболочка. Так какие же соседи на худой конец поджидают евреев моей "доисторической" родины?» - думал Семён.
Человек искусства
(«Извиняться я не должен»)
Как гром средь ясного неба грянула дурная весть: Соломон развёлся. Семён недоумевал: такая дружная семья, славная жена и неповторимый в своём благородстве и весёлом нраве Соломон. Ленинградцы недоумевали: «Уж не сглазили ли мы его?»
Семён, в бытность свою неженатым студентом, не раз бывал в семье Соломона на шабат, и всегда восхищался радушием хозяев и доброй атмосферой, царившей в их доме. Однажды, приглашённый на шабат в эту семью, Семён рассматривал книги в библиотеке Соломона, и его внимание привлекла книга рава Таубера "Тьма перед рассветом".
- Соломон, можно взять почитать эту книгу? - спросил Семён.
- О чём речь, азиджан? Только не "почитать", а я дарю её тебе! - ответил Соломон. А на исходе субботы написал на книге посвящение: «Дорогому Семёну с наилучшими пожеланиями, до 120 лет! От Соломона грузинского». Семён был даже несколько смущён.
После того, как Семён узнал о разводе Соломона, он обратился к Булату с вопросом:
- Реб Булат, как с Соломоном могло такое произойти?
- Я не знаю; никто не знает и не понимает. Это она потребовала развод. Ничем не мотивируя. Соломон плакал, умолял её. Наверное, она - яркая личность, и ей надоело, что её муж не раввин никакой. Он ведь честный парень, не то, что эти карьеристы ленинградцы. Никогда не стремился сделать карьеру; вечно помогает разным юродивым, веселит йешиботников. В общем, шут гороховый. Это то, что я предполагаю о том, что она думает. Ты же знаешь, я о нём совсем другого мнения, он мой лучший друг, поставил меня на ноги...
- Ну да, я помню, он с вами долгое время учился. А что, ещё что-то было?
- Смотри, когда я приехал в Израиль, я был только на самой начальной стадии тшувы17. А моя жена вообще не была религиозной. Я к иудаизму-то стал приобщаться ещё в Тбилиси, когда был атеистом. А дело было так. Дома нечего было кушать, начались тяжёлые перестроечные времена, и я потерял работу ведущего инженера, а жена, лучшая преподавательница математики в городе, раньше прибыльно подрабатывала частными уроками, а теперь у людей просто больше не было денег платить. В советское время у нас на столе всегда была красная икра, а потом стали жить впроголодь. И зачастил я к своему брату на шабаты. Он тогда уже несколько лет как был религиозным, и ему из Америки филантропы посылали кашерные продукты. Приходил просто чтобы покушать. И так – через желудок – я стал приобщаться к религии.
- А жена ходила на шабаты?
- Нет, не ходила. Так вот, и в Израиль мы решили переехать с голодухи. Когда мы приехали, нам было страшно тяжело. Жена, учитель математики, мыла подъезды. Никак не получалось у неё усвоить иврит. А я ошивался то там, то здесь. Соломон меня спас, опекал меня, ходил всюду со мной, устроил в йешиву. Без него я бы сошёл с ума. Да… Вот что я забыл: в тот период меня ужасно мучил страх смерти: я отчетливо осознавал, что меня ждёт наказание "карет" – отсечение души, а я очень хотел жить. Ещё в Тбилиси, когда я начал делать тшуву, мне рав Айземан из Америки сказал, что я должен уйти из дома, я не имею права продолжать жить со своей женой. Я ушёл к брату, а тот мне сказал: «Ты выдержишь несколько дней, а потом полезешь на стенку. Возвращайся домой и надейся, что придёт время, и твоя жена тоже сделает тшуву».