Выбрать главу

Сын рош-йешивы18, реб Арье, не выдержал: его лицо приобрело такое выражение, будто кто-то заставил его съесть дохлую крысу.

- Немедленно остановите его! Это хилонимная (светская) песня! Пусть прекратит петь! – его голос дрожал, будто он просил спасти ему жизнь.

Встал пожилой аврех Аркаша Скоморовский, видавший виды бывший москвич-отказник, и подошёл к поющему Булату.

- Что ты поёшь? Ты что, не понимаешь, где ты находишься? Немедленно прекрати!

Булат от неожиданности осёкся, замолк и плюхнулся на стул. Все вздохнули с облегчением. Через несколько минут к нему возвратилось самообладание, и он сказал рядом сидящим:

- Даже если этот Скомороховский попросит у меня прощения, я его не прощу. Пусть он будет трижды проклят!

Через непродолжительное время у Скоморовского обнаружили рак, но, слава Всевышнему, врачи определили недуг на ранней стадии и смогли вовремя остановить развитие болезни.

Диск, который записали Булат с Семёном, оказался удачным. Люди хвалили, диск трогал их за живое. Со временем, однако, Булат стал чувствовать, что ему чего-то не хватает; успех у русскоязычной публики средних лет показался ему явно недостаточным: ведь надо же показать себя и молодёжи, ну и коренным израильтянам тоже! А манера, в которой Семён сочиняет аккомпанемент – старомодна, это не попса какая, а серьёзная музыка. А такую сегодня никто, кроме бывших советских людей среднего и старшего возраста, не понимает.

Благо, с Булатом согласился сотрудничать один известный музыкант, который аккомпанировал в современном стиле. Семён обратился к Булату:

- Реб Булат, давайте сядем, я хотел с вами поговорить.

Они сели за стол.

- Я понимаю, что это ваше легитимное право рвать творческие союзы, и делать это тогда, когда вам заблагорассудится. Но когда я учился в консерватории, у нас считалось непреложным этическим законом, что "рвущий" должен попросить у своего бывшего напарника прощения. Вы в искусстве новичок, и очевидно, не знаете об этом, - сказал Семён.

- Я спрашивал раввина, и тот мне сказал, что я не имею перед тобой никаких обязательств и не должен даже извиняться.

- Реб Булат! Я слышал, как вы разговариваете с раввинами. Вы очень слабо знаете иврит. Они не понимают, о чём вы их спрашиваете, а вы не понимаете, что они вам отвечают.

Лицо Булата побагровело, он резко встал и быстрыми шагами заспешил к выходу из йешивы. Такой наглой грубости от Семёна он не ожидал.

 

 

Персонажи в литературе и в реальности

(«Он с ними жил, ему виднее»)

 

- Ты знаешь, Семён, ученицы женской религиозной школы души не чают в жене Булата. Она там и воспитательница, и преподаватель математики, и вообще для них, оторванных от дома, – почти как мама. Очень тёплый человек. Она гиёрет19, тбилисская армянка, - поведал Семёну Ицик, тот самый, которому Семён отказался помочь собирать деньги на свадьбу. Теперь они стали учиться вместе в хевруте20.

"Не может быть!" – чуть не подскочил Семён. Но его мозг сразу выдал результат: всё сходится - поломойка, на которую вылили воду - это сама Жюльетта, жена Булата, а карет, небесная кара, которой тот так боялся - это на предмет сожительства с гоюхой. Да к тому же армяне внешне частенько напоминают евреев. Вот как, Петруха, оказалось! Cемён вспомнил, что Булат ему рассказывал, что он якобы намеревался воспрепятствовать гиюру одной нееврейки, поскольку доподлинно знал, что та обманывает раввинский суд, утверждая, будто принимает на себя иго всех заповедей. Но, по словам Булата, его отговорили от этого благого дела. В конце концов, Булат вполне успокоился, когда после этого липового гиюра, один раввин якобы сказал ему, что теперь к этой женщине надо относиться, как к настоящей еврейке. Семён понял, что речь шла про биологическую дочь самого Булата, как оказалось - гоюху.

Параллельно с музыкой в Булате проснулся писатель. Из его несколько экзальтированных рассказов о своей жизни читатель мог узнать о его благородстве и чувстве собственного достоинства; о том, как он любит грузин и вообще всё человечество; о том, какой он удачливый и безвозмездный сват; о том, что он не делает и шага без консультации с раввином; и о том, что он никогда не изменял жене. Больше всего Семёну в рассказах Булата импонировало то, что Булат никогда не скрывал, что он еврей, и при каждом удобном случае защищал честь своего народа. Но Семёну неприятно было читать о якобы существующей между евреями круговой поруке, которую, к тому же, Булат превозносил в своих рассказах как великую добродетель. Может, в Грузии и есть такое, но ведь там повсюду круговая порука! Кроме того, Семёну претило в рассказах Булата явно утрированное славословие грузинам, но он рассудил так: «Он с ними жил, ему виднее».