- Петя, а что ближе к иудаизму - православие или католицизм? - спросил Семён.
- Я не знаю. И то, и другое - исчадие ада, - ответил Петя.
- Почему ты так говоришь? - возразил Семён. - Ведь и в православии, и в католицизме есть некое подобие, пусть и искажённое, семи заповедей сынов Ноя!
- Сегодня там никто ничего не соблюдает. Осталась только внешняя оболочка. Аналогичные процессы, которые происходят сегодня в иудаизме, происходят, конечно, в гораздо большей степени, и в православии, и в католицизме, не говоря уже о протестантизме. Рав Амнон Ицхак сказал, что сегодня почти не найти настоящего харедимного, ортодоксального еврея. О причинах я тебе уже говорил - всему бедой Сатана. А в христианство по этой же причине вообще не осталось ничего святого. На самом же деле, христианство - идолопоклонство. Я слушаю лекции рава Шломо Бревде по Мегилат Эстер (Свитку Эсфири), и он сказал, что Виленский Гаон сказал в своё время, что идолопоклонство всегда сопровождает разврат.
- Ты знаешь, у меня есть к этому иллюстрация, - отреагировал Семён, - У меня есть один знакомый еврей, который делал на Украине бизнес со священниками. Он с ужасом рассказывал, что эти попы без стеснения устраивают групповые педерастические оргии! Но мне как-то не очень в это верится. Ведь "чёрному" духовенству в православии разрешается вступать в брак. Так зачем им эти оргии? А "белое" духовенство, кому браки запрещены, сидит по монастырям и бизнесом не занимается.
- Нет, нет, - ответил Петя, - это очень вероятно. Где идолопоклонство - там и разврат.
«Почему Петя так обсессивно занят темой Сатаны? - подумал Семён. - Неужто потому, что, как пишет Лев Гумилёв, согласно православной концепции, Всевышний якобы дал Сатане определенную "автономию", свободу действий, а Петя ещё не до конца освободился от этого вздора? А вот что ещё интересно: почему прозелиты Славик и Петя, в отличие от многих евреев от рождения, не пытаются защитить Курманов?»
Каков гиюр, таков и раввин
Семён собрался с духом и решил позвонить в Каунас Косте Усташеву - главному спонсору и официальному главе правления каунасской синагоги.
Костя был огромным амбалом, евреем по матери. Когда в 16 лет он получал паспорт, мать уговорила его, чтобы он записался русским - по национальности отца. В своё время Костя отслужил в армии, был на афганской войне. Когда демобилизовался, женился на татарке. В годы перестройки затеял бизнес по производству консервов, и разбогател. Потом сделал тшуву, стал религиозным евреем и обгиюрил свою гойскую жену.
Семён уважал Усташева, потому что слышал о нём много хорошего. Во-первых, Костя - религиозный, соблюдающий заповеди еврей, не в пример сидящим в правлениях многих восточноевропейских ортодоксальных синагог светским евреям, чье "заседательство" в таких правлениях было Семёну совершенно не понятно. Во-вторых, Усташев жертвует собственные деньги, и немалые, - и на зарплату раввинам, и на проведение уроков Торы, и на ремонт синагоги. Да, он обгиюрил свою гоюху - но это была, по сути, не его вина. Усташев был уже готов с ней развестись – но не тут-то было: злой ангел в лице молодого авреха, гостившего с месяц в каунасской синагоге, отговорил его от этого. Мол, не боись, гиюрь, и всё будет хорошо... А в-третьих, Семёну импонировала история, которую про Усташева рассказывали. Идёт, значит, в субботу Костя в синагогу в сопровождении двух своих телохранителей-грузинов, а путь шел через городской парк. Им навстречу попался мужик, который, как бы невзначай, говорит: «Вот, посмотрите, жид идёт» (дело было летом, у Кости на голове была кипа). Усташев услышал это, что-то сказал своим грузинам, те подошли к мужику, схватили его, и на виду у всех бросили в фонтан. Тот стоит по пояс в воде, а выбраться не может: вокруг фонтана высокие круглые стены. Стоит мужик и кричит жалобно: «Я ничего особенного не говорил! Помогите мне выбраться!»
Эта история напомнила Семёну эпизод из жизни довоенного президента Латвии Карлиса Ульманиса, когда тот, задолго до своего президентства, находился в эмиграции в США (Марис Рукс, "Государственная тайна Латвии", на лат. яз., стр. 304):
«Примерно в 1908 году Ульманис работал на молочной ферме Робертса в качестве обычного рабочего. Парочке других рабочих этого предприятия доставляло удовольствие дразнить серьезного и трудолюбивого иностранца. Это продолжалось в течение долгих недель, пока терпение Ульманиса не лопнуло. В один прекрасный день, когда два насмешника опять издевались над Ульманисом, тот, ни слова не говоря, обхватил каждого из них рукой и отвел к чану с водой, схватил каждого за шевелюру и засунул их головы под воду. Ульманис это делал с таким выражением лица, словно он должен был выполнить какое-то неприятное, но неизбежное задание. Момент спустя, когда ему показалось, что уже можно прекратить это неожиданное купание, он отпустил обоих и, не обращая на них никакого внимания, пошел продолжать прерванную работу. После этого инцидента все работники предприятия относились к Ульманису с уважением».