«Заниматься искусством – это похоже на разврат, а изучать Тору – подобно близости между двумя пожилыми любящими друг друга супругами».
Нафтали нервно рассмеялся.
Новая жизнь Гавриэля
Когда Гавриила на рубеже 80-90-х годов впервые привёл в московскую йешиву его троюродный брат, Семён приехал туда делать обрезание. Семён живо, как сегодня, помнил эту картину: невысокий, немного напоминающий колобка паренёк, на вид лет двадцати, сидит в бейт-мидраше, а кто-то из йешиботников что-то усердно ему объясняет. Было заметно, что Гавриил очень увлечён этой беседой, на его щеках даже выступил лёгкий румянец. Ребята вокруг шушукались; ведь приход каждого нового еврея в йешиву был своеобразным священнодействием, перед которым трепетало сердце, как перед первой брачной ночью: удастся ли "охмурить", выражаясь русским, нивелирующим святые понятия, языком, а по сути - привлечь к Торе - духовным ценностям своего народа - ещё одну святую еврейскую душу?
Йешиботники с удивлением обсуждали пронёсшийся вихрем слух: оказывается, этот молоденький, низенький, неприметный вроде паренёк - студент-режиссёр, сын знаменитостей, женат, есть дочь-младенец. Последнее, однако, существенно осложняло процесс: ведь это означает, что надо будет "охмурять" и жену парня тоже, а это обычно сопряжено со сложностями. Если она, конечно, еврейка. А если, упаси Господь, гойка? Тогда вообще пиши пропало. Но в случае Гавриила произошло что-то из ряда вон выходящее: одной беседы ему хватило, чтобы бросить Высшие режиссерские курсы за полгода до получения диплома, бросить жену-нееврейку с ребёнком, и вместо всего этого - засесть за серьезное изучение Талмуда в йешиве. Бросить всё и начать жизнь с нуля! Ну, скажем так: процесс диаметрально противоположный по сравнению с Гедальей; тот, как мы помним, к Торе пришел "из грязи в князи", а тут на тебе: сын великих родителей, подающий надежды молодой режиссёр и сценарист, более того, уже успевший создать семью, - такому человеку надо бы лишь покрепче вцепиться в руль, а дальше уже всё само пойдет-поедет. Ан нет. Неисповедимы судьбы.
Семён уже было забыл о нём. Но однажды, лет через пятнадцать, увидел Гавриэля в автобусе. Они оба ехали к себе домой, в недавно построенный израильский городок.
- Гавриэль, это ты? Помнишь меня? Мы с тобой много лет назад пересеклись в московской йешиве!
- Нет, не припоминаю.
- Ну, да ладно. Твой троюродный брат - мой хороший друг. Как я помню, это он привёл тебя в йешиву. Ты представляешь, он приехал ко мне на свадьбу в Иерусалим аж из Офакима, а ведь это целых два часа езды! Как поживаешь? Что делаешь?
- Я – аврех, сейчас мы в колеле изучаем трактат Талмуда "Нида". Это про менструации и венерические заболевания.
- Ты что-то перепутал. Зива – это не связанные с каким-то заболеванием, с одной стороны, и не являющиеся истечением семени, с другой, выделения из мочеполовой системы, - возразил Семён.
- Не важно. Послушай, приходи ко мне на Пурим. У меня собирается "русская" компания; водочка настоящая, российская, не "Кеглевич" какой-то; закусываем горячей картошкой с селёдочкой. Весело, здорово, в русском духе, не так как у скучных израильтян.
- Спасибо за приглашение, – ответил Семён.
Удивительный Пурим
В ближайший Пурим было всё как обычно: Семён разнёс мишлохей-манот37, прочитал дома жене и детям Мегилат Эстер, в синагоге раздал матанот лаэвйоним38, дома сделали праздничную трапезу с участием близких родственников. Закончилась трапеза, а до захода солнца оставался примерно час. Семён заметил, что один из заранее приготовленных мишлохей-манот остался никому не врученным.
«Ну-ка, - подумал Семён, - пойду-ка я к Гавриэлю, отнесу ему мишлоах».
Семён постучал в дверь. Открыл Гавриэль, одетый в брюки и белую майку. Можно было разглядеть, что телосложение у него совсем не тщедушное. Семён протянул свёрток.
- А это зачем? - спросил Гавриэль.
- Это мишлоах-манот, - ответил несколько удивлённый Семён. Неужели Гавриэль забыл, что сегодня Пурим?
- А-а-а, - как-то безучастно ответил Гавриэль, - а у нас трапеза уже подходит к концу, все мишлоахи мы уже съели за трапезой.
Семёну показалось, что хозяину не хочется принимать мишлоах: ведь в нём, по словам Гавриэля, уже не было насущной необходимости. Семён впервые в жизни столкнулся с тем, что на пуримской трапезе в качестве угощения активно используют принесенные гостями мишлоахи. «Московская экономность», - подумал Семен и вспомнил, как он с родителями, школьником, поехал на зимние каникулы к родственникам в Москву. В конце ужина всем налили чай с лимоном. Мама Семена, Гертруда, выпила свой стакан, а ломтик лимона, по своему обычаю, съела. Через несколько минут хозяйка предложила: «Кому ещё чай?», и Гертруда протянула свой стакан. «А где твой лимон?» - спросила хозяйка. Гертруду внутренне передернуло, и она отчетливо ощутила, что она не в Риге: там такой вопрос сочли бы неприличным.