- Н-да… тут люди, вроде, были трезвые… Но ведь евреи тоже бывают похотливы! Более того, полностью извращённые морально. Вот, посмотри, что написала в своих мемуарах "Прощай, Атлантида!" известный латвийский кинокритик, еврейка Валентина Фреймане (речь идёт о довоенной Латвии).
«Однажды, когда мне было пятнадцать лет, мы с мамой некоторое время провели в новой гостинице (санатории) в Кемери. Не помню, какие лечебные процедуры были ей назначены, но главной оказалась светская жизнь в шикарном ресторане и баре. И для меня нашлись там кавалеры – троица молодых шведов. Как-то вечером я нечаянно застала мать в весьма недвусмысленной ситуации с одним из многолетних друзей дома. Позже у нас состоялся откровенный разговор двух взрослых женщин. Мать пояснила мне своё представление о верности и неделимой любви, которое никак не соответствовало общепринятому. Она говорила: настоящий муж - это на всю жизнь, почти как отец или брат, часть её самой. Независимо от того, что временно может случиться по причине разных импульсов и прихотей. Супруг - всегда на первом месте. Настоящая верность, по её мнению, это в первую очередь верность человеку, а не мужчине в узком эротическом смысле этого слова».
- Это же полное нравственное вырождение! - воскликнул Семён.
- Да, именно. И чем же это лучше мерзостей, описанных Силиньшем? Это хуже! - заметил Нафтали.
- Да, верно. Но еврей или еврейка, даже когда они так отвратительно развратничают, всё же подспудно ощущают чувство вины. Ведь недаром же мать Фреймане придумала себе целую оправдательную теорию. Персонажи же Силиньша даже не задумываются над своим скотским поведением, более того - они совокупляются прилюдно.
- Ты знаешь, как ни парадоксально, но мне кажется, что эти гадкие истории являются яркой иллюстрацией сказанного в Талмуде: «Евреи по природе своей стыдливы». Даже потеряв стыд, как мать Фреймане - они всё же, как правило, не способны заниматься развратом прилюдно. Это не значит, что неевреи не бывают стыдливы - вот, мы видим, например, что у Силиньша чувство стыда было развито сильно. Но, в пропорции, стыдливых больше именно среди евреев.
Еврей-полукровка Алексей
Алексей рос русским парнем. Про то, что его мама – еврейка, в школе не знал никто, да и сам Алексей над этим особо не задумывался. Зато генеалогией со стороны отца-украинца он увлекался страстно. Казачество – это звучит гордо, увлекает, пьянит...
Мама не мешала ему в этом увлечении, хотя краем ухом и слышала когда-то, что казаки на Украине несколько сот лет назад садистски убивали евреев. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало... Резкий поворот в жизни Алексея произошел неожиданно.
- Еврейством я начал интересоваться летом 1981-го, - начал свой рассказ Алексей, когда Семён почтил его своим визитом в Израиле. - До этого моё воображение практически безраздельно было захвачено романтикой казачества. А тут переключился. Как это произошло?
Летом в городе Минске я впервые столкнулся с практическим проявлением еврейского "мелкобуржуазного национализма", круто замешанного на традициях "клерикализма и великоеврейского шовинизма". Короче. Мама, чтоб она была здорова, потеряла ремешок от босоножки. Какого-то экзотического цвета ещё. Полное ни туда, ни сюда. А это же восемьдесят первый, Минск, лето. Не пойдёшь в обувной и не купишь новые босоножки. И вот, скорее от безысходности, чем от избытка надежды, пошли мы в первый попавшийся "Дом быта". К сапожнику. Мелкий такой был сапожник. Старичок. На артиста Зиновия Гердта похожий. Выслушал маму безразлично. Так же безразлично объяснил, что поделать ничего нельзя. Даже в прейскуранте подобной услуги нет. Очень жаль и так далее. Всё это, не поднимая глаза от босоножки. А потом поднял глаза. Посмотрел на маму, посмотрел на меня. И буркнул под нос, почти неслышно: «Евреи?» Быстрый мамин кивок. Сапожник неожиданно заявил: «Приходите через полчаса». Полчаса мы сидели в сквере и читали книжки. А потом вернулись в "Дом быта", за босоножками. Новый ремешок был неотличим от оригинального. Деньги сапожник взять отказался.