Лигита швырнула брошюру на пол. Скайдрите заплакала.
- Если тебе хочется швыряться, бросай свои, а не чужие вещи. Это ты не умеешь себя вести, а не евреи. Я не знала, что в Риге можно встретить таких нахалок. Постыдись!
Назавтра Скайдрите пошла в книжный магазин и купила русско-латышский словарь. Она очень хотела ещё раз пойти в еврейский шалаш, но стеснялась идти к этим открытым, шумным, гостеприимным, но таким чужим и непонятным людям. «Пастор говорил, что Библия написана на древнееврейском языке. В первую очередь я должна выучить этот язык, чтобы прочитать Библию в оригинале. Латышский перевод Библии какой-то тяжеловесный; трудно понять вообще, что там говорится. Да и кто сказал, что он точный?» На душе у Скайдрите полегчало: ведь она придумала цель, с которой пойдёт в шалаш, а когда есть цель, легче справиться со стеснением.
- Шалом! - едва Скайдрите переступила порог "еврейского двора", как вчерашняя девочка её заметила и побежала навстречу, приветствуя. - Пришла потрясти арба-миним?
- Да, но я хочу ещё что-то спросить, - ответила Скайдрите.
- Что? - девочка вытаращила глаза.
- Где можно выучить еврейский язык?
- Иврит? Это в Сохнуте, на улице Элизабетес. У нас, в Хабаде, сейчас нет уроков иврита, только уроки Торы. Приходи к нам на уроки Торы. А, извини, я забыла представиться. Меня зовут Ривка. А как тебя?
- Скайдрите.
- А, у тебя, наверное, папа латыш? А мама еврейка, верно? - в глазах Ривки появилась слабая тень недоверия.
- Нет, у меня и папа, и мама - латыши.
В глазах Ривки появилось выражение страха, и она будто онемела. Так они молча простояли несколько мгновений. Скайдрите поняла, что она чем-то очень смутила Ривку - это доброе существо, этого маленького ангела.
- Евреи - народ Бога, и я тоже хочу быть дочерью Бога, - выпалила Скайдрите. Ей было трудно подбирать слова на своём убогом русском языке, но какая-то неведомая сила помогла ей уверенно произнести эту фразу.
- Ты должна поговорить с моим папой, он раввин. Сейчас его нет, приходи завтра. Всего доброго!
- Спасибо тебе! Только скажи мне номер дома на Элизабетес, где этот ... как ты сказала... Сохнут!
- Я не помню. Это недалеко от Бривибас, внизу есть вывеска.
- Спасибо, до свидания!
Скайдрите, не дожидаясь арба-миним, уверенной походкой направилась к выходу. Через минут двадцать она уже была на пересечении улиц Элизабетес и Бривибас, и начала ходить туда-сюда по обеим сторонам улицы в поисках вывески. Ещё через минут пятнадцать долгожданная вывеска, наконец, обнаружилась, и Скайдрите зашла внутрь.
- Здравствуйте, здесь можно записаться на курсы еврейского языка? - по-латышски спросила Скайдрите дежурную, сидящую у входа.
- Пройдите по коридору налево и постучите в шестую комнату, - ответила дежурная.
«Мои любимые латыши…»
- Семён! Посмотри, какое безобразие творится в нашей родной Латвии! - Григорий, приятель и земляк Семёна, протянул ему свой смартфон.
Встречались они редко, в основном на бар-мицвах и свадьбах общих знакомых, но когда виделись, были взаимно очень рады и всегда использовали встречу, чтобы поговорить по-латышски. Выглядело это как-то неестественно, вычурно и театрально: они говорили чересчур громко, чеканя слова и как бы упиваясь своим произношением - манера разговора, не свойственная латышам. Хотя говорили Семён и Григорий без акцента. Вдоволь насладившись, через минут пятнадцать они обычно переходили на русский, смешанный с ивритом, и тогда их манера речи становилась нормальной.
Семён взял в руки Гришин смартфон, стал читать, и лицо его выразило изумление.
- Не может быть! - перешёл он на русский. - В Латвии поставили мюзикл, прославляющий Герберта Цукурса, нацистского преступника, которого после войны укокошил «Моссад». В моей любимой Латвии!.. Мои любимые латыши!.. Абсурд какой-то!
Семён впал в крайнее возбуждение. В книге Давида Зильбермана "И ты это видел" он совсем недавно прочитал помещённые в ней воспоминания Эллы Медалье, одной из двух женщин, спасшихся от смерти, когда евреев из рижского гетто привезли на уничтожение в Румбульский лес. О Цукурсе Медалье написала так:
«Вместо убитых девушек вскоре в подвал привели других. По жестокой иронии судьбы, мы должны были готовить еду для убийц наших родных и близких – Арайса, Цукурса, Какиса и других главарей "Перконкруста". Я не запомнила все их имена, но навсегда запечатлела в памяти их мерзкие, самодовольные, гадкие лица.
Цукурс в те редкие часы, когда он бывал относительно трезв, старался казаться этаким европейским интеллигентом. До войны – знаменитый латышский летчик, участник нашумевшего рекордного перелета из Риги в Гамбию – он был любимцем толпы, его портрет не сходил со страниц латышских газет. Его почему-то особенно интересовала Франция, и он всегда спрашивал, говорит ли кто-то из вновь прибывших по-французски. Узнав однажды, что среди нас есть молодая учительница, жившая когда-то во Франции, он частенько приходил к ней поговорить по-французски, шлифовал своё произношение. Это, впрочем, не помешало ему позже отправить свою собеседницу на смерть – в яму с остальными. [..]