Трагедия прозелитов
("Такого не может быть!")
- Нафтали, - обратился Семён к своему другу, предварительно рассказав ему всю историю Скайдрите-Рахели, - нехорошо как-то получилось. Я обидел прозелитку, нарушил заповедь Торы. Что теперь делать?
- Она сказала, что прошла гиюр в кибуце на севере. Я знаю, что раввинский суд, который занимается там гиюрами, - некашерный, и все его гиюры - некашерны, не имеют законной силы. Так постановили великие раввины-законоучители - главы нашего поколения. Само собой разумеется, что раввины-сионисты оспаривают это постановление.
- Так что же получается: Скайдрите осталась нееврейкой?! Этого не может быть! Ведь зачем тогда Всевышний сделал для неё все эти чудеса? И ведь, в отличие от многих других, которые получили гиюр на тарелочке с голубой каёмочкой, Скайдрите заслужила свой гиюр, образно выражаясь, плотью и кровью.
- Семён, никогда не говори: "Этого не может быть". Быть может всё, что угодно. Ты мне сам говорил, что один латышский журналист по поводу того, что Элла Медалье написала о Цукурсе, высказался лаконично: "Этого просто не может быть!" Почему ты так уверен в том, что Всевышний привел Скайдрите к религиозным евреям в Риге для того, чтобы она сделала гиюр? Может, Он сделал это для того, чтобы она стала праведной нееврейкой и соблюдала семь заповедей сынов Ноя, общих для всего человечества? Ни двенадцатилетняя Ривка, ни работник в Сохнуте, - никто вообще не объяснил Скайдрите, что дети Бога - не только евреи, но и любой праведный нееврей, соблюдающий семь заповедей! И что эти неевреи тоже имеют долю в Будущем Мире!
- Послушай, но ведь здесь получается настоящая трагедия, - заметил Семён. - Скайдрите даже не догадывается, что с её гиюром что-то не в порядке. И если я попытаюсь ей это объяснить – даже вежливо и осторожно – она не поймёт и только страшно обидится. Её общество – религиозные сионисты – отрицает такое понятие как "аннулирование гиюра", а на то, что постановили главы нашего поколения, им, мягко выражаясь, наплевать. Тут выходит ситуация хуже, чем у Алексея. Тот смутно понимает, что нужно что-то исправлять, а у Скайдрите начисто отсутствует "радиоприёмник", который способен воспринять эту информацию!
- Интересно, - отреагировал Нафтали, - хоть она и хочет сказать, будто избавилась от латышского менталитета, - тем не менее, для неё всё-таки важно, что окружающие видят, что она счастлива! Одного лишь внутреннего ощущения счастья ей недостаточно. И, вообще, Семён, тут как-то интересно получается: ты рассказываешь о латышах положительных, чутких, самоотверженных: Липке, Сэлга, Скайдрите. Персонажи же Силиньша диаметрально противоположны.
- Смотри, у Силиньша латыши тоже разные. Например, сам Силиньш, его мать, бабушка и дедушка – персонажи положительные. И вообще, в каждом народе есть свои праведники, свои негодяи и своя серая масса. Но, кроме языка, их объединяет как минимум одно общее качество. Для латышей это исключительная вежливость. Но порой она чисто внешняя. Бывает, что заденешь латыша за живое - и тогда берегись!
Отец
- Семён! Ты рассказывал, что когда твоя бабушка впервые увидела Алексея в его ультраортодоксальном облачении, она сказала, что такую одежду уже видела в "сраном штетле". Она ненавидела всё традиционно еврейское? Это странно, ведь ты же говорил, что она родилась в религиозной семье, - спросил Нафтали.
- Смотри, ситуация в независимой Латвии между двумя мировыми войнами была своеобразной. Она в корне отличалась от того, что тогда происходило в молодом советском государстве. Хотя евреи стали отходить от религии в России - в том числе и в Латвии, которая была до Первой мировой войны российской губернией - ещё до большевистского переворота, думаю всё же, что как минимум половина российских евреев до революции оставались верными Торе. Репрессивные и воспитательные меры, которые предпринял советский режим в борьбе с религией, привели к тому, что к концу 1930-х годов подавляющее большинство советских евреев оказалось полностью отрезанным от своих духовных корней. В отличие же от Советской России, в демократической свободной Латвии молодое поколение евреев - поколение моих бабушек - стало массово порывать с религией добровольно. Быть религиозным оказывалось немодно. Модными стали всякие другие новые еврейские "игрушки": «Бейтар», левый сионизм, правый сионизм, “автономизм-идишизм”, Бунд, ну и, конечно, коммунизм. Замечу, что среди всех этих пёстрых "истов" коммунисты были в явном меньшинстве: незаконная коммунистическая партия в свободной Латвии насчитывала едва ли тысячу членов, среди которых половина - да, были евреями. Важно и то, что ещё с дореволюционных времен в Латвии были сильны еврейские ассимиляторские круги, приверженцы которых ратовали за культурную ассимиляцию евреев в господствовавшую тогда в этом регионе немецкую культуру. Довольно многие рижские евреи дома разговаривали не на идише и даже не на онемеченном курземском (северозападно-латвийском) диалекте этого языка, а на ординарном языке местных балтийских немцев. Всё это способствовало тому, что межвоенная еврейская молодежь Латвии в массовом порядке переметнулась в светский лагерь. Не так повально, конечно, как в Советской России, но всё же очень и очень ощутимо.