- Всё это звучит очень красиво, - возразил Нафтали, - но мне кажется, что, тем не менее, твой папа поступал не по-еврейски. Хаим Граде в своём знаменитом романе "Цемах Атлас" описывает случай из своей жизни, процитирую его приблизительно. Однажды, будучи подростком, он вместе с Хазон-Ишем, - одним из величайших еврейских мудрецов, - шёл по лесной тропинке. Навстречу им шла расфуфыренная молодая еврейка с поляком. Она говорила с ним по-польски без акцента. Увидев религиозных евреев, девушка с отвращением бросила поляку: «Нету спасения от этих черножопых, даже в лесу спокойно погулять нельзя». Граде вспылил и ответил ей на идише как следует; она не ожидала, что он понимает польский. По возвращении домой Хазон-Иш сделал Хаиму выговор: еврей, а тем более студент йешивы, должен быть совершенно равнодушен к оскорблениям со стороны окружающих. Он даже должен им радоваться: ведь оскорбления и унижения смывают с человека грехи лучше и быстрее, чем муки ада. Мне кажется, Семён, что понятие чести, которым ты оперируешь – понятие нееврейское. Пушкин и иже с ним стрелялись на дуэлях, и абсурдность подобных действий сегодня очевидна даже дураку.
- Я думаю, что всё зависит от ситуации, - возразил Семён. - Часто, действительно, не надо отвечать на оскорбления. Но когда ты своим реагированием можешь воспитать в своих детях любовь к еврейству, справедливости, участию, смелости и благородству, - тогда надо - и ещё как надо - реагировать! Чтобы не получилось так, как с Фрейдом!
Машина подъехала к больнице. Семён попрощался с Нафтали и пошел в направлении морга, где его ждал брат. А назавтра Максима хоронили на кладбище поселения, где живёт Ариэль. Тамошние жители хорошо знали Максима и помнили его общительный нрав: когда родители Семёна там гостили, Максим любил заговаривать на улице с местными жителями, несмотря на свой скудный запас ивритских слов.
В своей поминальной речи Семён кратко, но ярко пересказал то, что он рассказал о своем отце Нафтали. Люди плакали. Они поняли, чем заслужил Максим то, что двое его сыновей идут по пути Всевышнего и будут произносить в его память кадиш – поминальную молитву. А ведь этой великой чести и заслуги не суждено было удостоиться многим другим, даже намного более религиозным, чем Максим, евреям.
Первому на похоронах дали слово главному раввину поселения, раву Ронену. Ариэль предварительно написал ему шпаргалку с тезисами из жизни отца, и раввин говорил с характерным для него пафосом:
- Усопший! Ты самоотверженно боролся с антисемитизмом в Советском Союзе! Честь еврейского народа была главным в твоей жизни!
Голос рава Ронена как будто высекал сталью по граниту. Внезапно Семён очнулся от оцепенения – рав Ронен начал говорить нечто странное:
- Ты был потомком кантонистов, еврейских солдат, которых царь Николай Первый, будь проклято имя злодея, детьми силой забирал на службу в российскую армию. В течение долгих двадцати пяти лет их там нещадно мучили побоями и унижениями, заставляя принимать православие. Вместе со всеми потомками кантонистов ты будешь в ряду первых, кто будет встречать Машиаха, нашего избавителя! Ружинский ребе обещал, что потомки кантонистов, даже если они уже станут неевреями, будут встречать Машиаха первыми!
«Что-то тут не так, - подумал Семён. - Действительно, прапрадед папы со стороны его отца был николаевским солдатом. Но какое отношение неевреи имеют к Машиаху? Пусть они даже трижды являются биологическими потомками какого-то еврея, но ведь, по Торе, между ними и этим евреем не существует никакой связи - ни в плане статуса, ни в аспекте наследственном, ни в метафизическом, ни в каком! Надо обязательно проверить эти слова!»