После трапезы молодая чета ушла, оставив своего младенца на попечение Инны. Славик тоже остался: возвращаться в йешиву было лень, ведь всё равно в этом гостеприимном доме его ожидает ещё одна, третья субботняя трапеза. Инна укачивала плачущего ребёнка, но безуспешно. Тогда она взяла погремушку и стала трясти ею в такт. Младенец стал постепенно успокаиваться.
- Погремушка издаёт музыкальные звуки, поэтому она - мукцэ6, и до неё нельзя дотрагиваться в шабат, - сказал Славик.
- Чтобы ребёнок заснул, можно, - парировала Инна. И Славик понял, что она, в отличие от своих родителей, ещё не стала по-настоящему религиозной.
Иерусалим. Неудачный шидух
(«Мне не нравятся высокие. До них, как до жирафа, доходит…»)
По совету раввина, курировавшего Славика в бней-бракской йешиве, он перешёл в другую йешиву – в Иерусалиме. Так связь с Геннадием прервалась. Славик так и не успел узнать, что соседка Геннадия, молодая прибалтийская еврейка Либа, которая зашла к ним тогда в шабат побалакать, потом в течение целой недели кудахтала: «Вот это парень у вас был! Красавец! Лётчик!» Можно было подумать, что если бы Либа не была замужем, она бы тут, сразу на месте, не раздумывая, пошла бы со Славиком под хупу7.
В йешивах принято сватать своих студентов. Этим занимаются профессиональные свахи, и нередко в этой роли выступают жёны преподавателей. Как ни парадоксально, но Славику здесь не везло. Еврейские девушки, которым предлагали Славика, когда узнавали, что речь идёт о прозелите, отказывались выходить с ним на встречу. Никакие уговоры и описания его внешних данных и душевных качеств не помогали. Будто кем-то неведомым был поставлен невидимый шлагбаум. Приходилось встречаться только с прозелитками. Но среди прозелиток серьёзных девушек, готовых посвятить свою жизнь целиком и полностью Торе – а таково было Славино условие – оказалось немного, и пока ни одна из них ему по-настоящему не понравилась.
Славик вспомнил про Инну. Чернявая и симпатичная, она внешне напоминала ему его покойную мать.
«Наверное, то, что я пристал к ней тогда с погремушкой, произошло потому, что я хотел привлечь к себе её внимание. Как в том киножурнале, в котором мальчик, влюбившийся в одноклассницу, стал дёргать её за косы. А вдруг Инна уже стала религиозной?» - предположил Славик, и попросил сваху выяснить этот вопрос.
В квартире Геннадия раздался телефонный звонок.
- Здравствуйте, говорит раббанит8 Шнайдер. В нашей йешиве учится Эльяким Шадрин. У вас есть дочь Инна, верно? Она уже сделала тшуву, стала в полной мере религиозной?
- Да, да, слава Богу. Она уже всё соблюдает и очень усердно занимается в семинаре для религиозных девушек - баалот-тшува. А что такое?
- Понимаете, Эльяким хочет выйти с ней на шидух.
- Странно, но почему он сам мне об этом не сказал? Ведь мы знакомы. Ну да ладно. Как по мне, так это прекрасный вариант.
- Вы, конечно, знаете, что Эльяким – прозелит? - спросила раббанит. Возникла минутная пауза.
- Прозелит? - голос Геннадия немного дрогнул. Геннадий, воспитанный с детства в духе социалистического интернационализма, поначалу не имел никаких предубеждений против прозелитов. Но в бней-бракском колеле9 для пожилых русскоязычных студентов, где он учился, было несколько прозелитов. С одной стороны, они были как бы очень религиозными: и бороды с пейсами отрастили, и длинный лапсердак нацепили, но вот вели себя по-хамски. Как советско-трамвайное быдло. Это Геннадия настораживало.
- Нет, я не знал, что он прозелит. Мне надо подумать. До свидания.
Геннадий положил трубку и в замешательстве забегал вокруг стола, нервно бормоча себе под нос:
- Он прозелит? Не может быть! Только не это! Только не это!
Вошла супруга Геннадия.
- Гена! Что с тобой? Ты сошёл с ума? - спросила она.
- Славик – прозелит! И он хочет жениться на нашей Инне!
- Ну так что? Успокойся. Да хоть гой. Надо же за кого-то выходить замуж. Спросим саму Инну.
Пришла Инна после занятий. Ей вкратце изложили суть дела.
- Мне не нравятся высокие. До них, как до жирафа, доходит, - отреагировала Инна. Инцидент был исчерпан.
У Славика на душе было тоскливо. Порой мучило ощущение, что никто не обращает на него внимание. Еврейские лица, которые мельтешили перед его носом, казались постными. Доставляла страдание навязчивая мысль, что окружающие тайком над ним смеются; что за бородой, которую он отрастил, они видят его нееврейское лицо. «"Собачья морда!" - это, наверное, то, что они обо мне думают!» - эта неприятная мысль то приходила, то уходила.