— А-а-а!!! — заорал он голосом ошпаренного оперного тенора, одновременно отплевываясь и заталкивая два пальца себе в рот. — Э-э-э! У-э-э!!! О-а-а!!! Бу-у-у!!!
Резкий шум ударил в голову. Глаза стали закатываться, а голос срываться на стоны и хрипы. Мгновенно подскочила температура. Испарина, похожая на утреннюю росу, выступила между бровей. Губы побелели и затряслись мелким тиком.
— Га-ады-ы!!! Отрави-и-ли!!! — не унимался землянин, понимая, что уже не спастись. Он схватил со стола вилку и с ненавистью зыркнув на меченого лакея, со всей яростью вонзил столовый прибор прямо в грудь радостно хохочущей жене посла.
— А-а-а!!! — давление подскочило так, что заложило уши и потемнело в глазах.
— А-га-а! Гулиганда Папасса! Бей Землян! — закричал неожиданно проворный консул и, выхватив миниатюрный бластер, вспрыгнул на стол…
Глаза открылись сами, чуть ли не со щелчком. Писатель-фантаст охнул и проснулся. Скрученное жгутом одеяло, которое он душил во сне, поворачивалось, словно живое. На подушке виднелись следы укусов. Шариковая ручка острым концом была воткнута в ложе.
Изможденный, уставший, с темными полукружьями под глазами, Игорь Чудовищев шел по осеннему городу и мучился очередным сюжетом о «Папассе». Эротическая драма с графиней Гулигандой фон Папасс никак не клеилась. По последней версии, аристократка была психически неадекватной нимфоманкой с припадками клептомании и лунатизма. Ее любовник был инопланетным шпионом, но… вся эта галиматья вертелась в мозгу пестрым клубком, никак не укладываясь в рамки более-менее приемлемого сюжета.
«Мухи творчества» буквально одолели писателя, и он решил после работы не ехать, как обычно, на трамвае, а пройтись три остановки пешком, подышать свежим воздухом в надежде хоть на эту ночь забыться и посетить страну Морфея без изображения и звуков.
Он просто мечтал отключиться вечером, как выключатель, и включиться снова уже утром, перед работой, отдохнувшим и бодрым. Провести период темноты и забытья без нервов. Но не тут-то было. Интуиция подсказывала, что Гулиганда Папасса в различных ипостасях будет преследовать, пока он не напишет этот чертов рассказ.
— О, господи! — думал Игорь. — И откуда взялась эта тварь на мою голову? Вот возьму да напишу миниатюру:
«Военные конструкторы острова Гулиганда изобрели идеальное оружие — позитронную Папассу. Первые испытания прошли 15 тысяч лет назад. До нас легенды донесли лишь искаженное название острова — Атлантида».
— Чем не произведение? Разослать литературным критикам, да выбросить из головы. Пусть слюной брызжут.
Поблескивало из-за холодных облачков тусклое октябрьское солнышко. Нестройные шеренги пестрой листвы муштровал настойчивый ветер. На проспекте соревновались в скорости извозюканные до одноцветья машины.
Чудовищев сел на скамью, обхватил голову, как баскетбольный мяч, руками и стал раскачиваться, бубня одно и то же:
— Гулиганда Папасса… Папасса Гулиганда… Гулиганда Папасса…
— Привет! — неожиданно раздалось над самым ухом.
— Пивет! — эхом повторил детский голосок.
Игорь поднял усталый взгляд.
— А-а, гуляете…
Перед ним, держа отпрыска на руках, стоял Зотов. — Привет-привет…
Фантаст пожал руку Корнею, потряс пухленькую детскую ладошку. Порылся в карманах в поисках конфетки. Но там были только ключи.
— А вам что ж дома не сидится?
— Сидися, — быстро отозвался малыш. — Мама туа… ам-ам…
Отец перевел:
— Маринка борщ варит. Отправила нас гулять. Пока погода. Пока солнышко… Иди-ка… — он опустил Митьку на землю. — Бегай…
— Егай, — тут же захохотал карапуз и проковылял за скамейку.
— Ну, как твоя «Маракунда-прибамбасса»? Написал?
— «Гулиганда Папасса», — поправил автор. — Обдумываю. Сны замучили. Ужастики всякие.
— Сны… (Ой, схвачу-схвачу!) Сны — это знак. Если пришло к тебе название — это не случайно, — Корней приложил руку к сердцу. — Промысел божий. (Ой, поймаю Митьку, поймаю!) Ведь и Менделееву его таблица приснилась. И Лев Толстой «Войну и мир» того-этого… не за один присест… сколько уж ему-то всякого снилось за 20 лет… Ты-ы, знаешь, не думай, что все так… само собой. Сны — это подсказки тебе… (Митька, бандит! Куда драпанул?! Игорь, извини…)
Ребенок бегал, хохоча, вокруг лавки и дразнился:
— Папка-мардапка! Папка-мардапка!
Игорь, словно репетируя звук «о», зевнул. Глаза уставились в одну точку. Ему хотелось улечься прямо здесь на тротуарной лавочке, забыть обо всем и отключиться.