— Насекомые — не проблема. Кое-где в лабораториях еще остались подопытные тараканы. Если им переделать ротовой аппарат из сосущего в грызущий — то из них получатся прекрасные переработчики отходов. Мне нравится эта идея: замкнутый цикл и экологически чистый. Давайте голосовать.
— Итак, — Председатель Научного Совета обвел зал строгим взглядом. — Кто за внедрение этого изобретения, прошу голосовать. Так, единогласно.
— Поздравляю Вас! — он затряс руку смущенного изобретателя. — Ваше изобретение — одно из самых величайших открытий нашего века.
И, обращаясь к залу, добавил:
— Вот блестящий пример того, как надо решать технические задачи!
Председатель Научного Совета твердой рукой вывел на титульном листе проекта резолюцию: «Внедрить в производство!» и поставил внизу свою замысловатую закорючку.
Придя домой, Изобретатель уселся в кресло и вынул из потайного ящичка стола древнюю фотографию своей пра-пра-пра-…-прабабушки, заключенную для предохранения от ветхости в алмазную оболочку, и вгляделся в ее изображение. Кто бы мог подумать, что эта женщина, в чьем облике явно проглядывали архаичные черты (еще бы: ведь она была с волосами на голове и зубами во рту!) была гениальным биогенноинженером. Именно она в незапамятные времена доставила на Орбиту мешочек с удивительными желтыми шариками.
Вдоволь налюбовавшись на свою прародительницу, он убрал ее фотографию обратно и потянулся. Неплохо было бы вздремнуть. Денек выдался трудным. Хорошо, что эти дубы из Научного Совета начисто забыли о ее изобретении, а то не видать ему Пицееровской премии, как своих ушей. Впрочем, своих ушей он тоже не видел никогда — у него их не было. Выглянув в иллюминатор, он увидел далеко внизу мутно-желтый лик Земли. Опять над планетой бушует пыльная буря, догадался он. А интересно было бы взглянуть на Землю лет этак через миллион. Как бы мог преобразиться ее вид? Он быстро заснул, и во сне ему привиделось голубое небо, зеленые континенты, синие моря и белые облака — одним словом, фантастика!
1999
Александр Волынцев
Ванька
Ванька Жуков, двадцатилетний мальчик, отданный три месяца назад надежными людьми в учение к посудомойщику «Мак Дональдса» Бляхину, в ночь под Новый год не ложился спать. Дождавшись, когда все посетители слегли на (и под) столы, он достал из укромного уголка под кофемолкой маркер «Паркер» и, разложив перед собой измятую салфетку с фирменной буквой «М», стал писать:
«Милый дедушка, Константин Макарыч! — вывел он со вздохом кривыми буквами. — Пишу тебе письмо. Поздравляю вас с Новым 1999 годом…».
Перечитав, Ванька с досадой сплюнул, переправил «1999» на «1886» и продолжил: «Нету у меня здесь никого, только ты один, и то там. Смотрю я вокруг, как ты велел, да заметки записываю. А вокруг — жуть кошмарная и страхи страшные.
Человеки тут совсем как у нас. Когда в бане. А как портки да прочая наденут, так и не поймешь: мужик аль вовсе насупротив. Потому как мужики сплошь подбородки со шшоками скоблят, как барин с Погорелкина (помнишь его?), а девки да бабы в штяниках ходят, почти все курят цигарки, как ты, и ругаются хуже дружка твово, Федьки-ямшшика, когда тот подопьет на день промежнародной солидарности трудяшшихся женчин 8 Марта. (Правды ради сказать, одну видел шибко баскую девку. На наших похожа. Сарафан дюже красный да сапожки сафьянные. Токмо чудная какая-то: стоит — не шелохнется цельные дни в трактире, через большушшее стекло на улицу глядит да хлеб-соль в руках держит. То ли ждет кого, то ли по родимой стороне тоскует, как я. Уж хотел было с ней перемолвиться, да она молчит, как та хлеб-соль в руках ейных.)
Не поверишь, дедушка милый мой, Константин Макарыч, народ несчастный живет в избах каменных, по 100—300 семей в кажной. Живности, окромя тараканов, не держат, а те, которые совсем странные, в своих комнатах собак держат. Мучают их, бедных, взаперти, выводят токмо пару раз за день на улицу, чтоб те нагадили: которые под куст, а которые и посередь дороги. Жалко их до невозможности.
А семьи (клянусь, дедушка!) собираются дома токмо вечером и допоздна сидят, в живую картинку тарашшатся. А в картинке той то бабы голые скачут, то мужики друг дружку лупасят (кровишши-то!). А то вовсе чего-нибудь полыхает, али совсем бесстыдство полное и невозможное, какое ни во сне увидать, ни нашему Барбосу с Каштанкой выдумать. А детишки малые тож всю эту пакость глядят, а потом играются, уродами всякими себя кажут.