Николай огляделся по сторонам. За столиками сидело несколько парочек. Сизоносый глуховатый педагог по мировой литературе мрачно потягивал мартини, прыщавый аспирант с непроизносимой фамилией Повертайребейло брезгливо ковырял вилкой пельмень, несколько однокурсников Николая уплетали традиционную картошку с сосисками.
— Странно, странно, — покачал головой Бертлинг, — а что если… нет, не может быть! Придет же в голову такая нелепость!
Он украдкой вытер вспотевшие ладони о скатерть. В желудке отчетливо булькнуло. Матвей появился минут через пять. С отрешенным видом он поставил тарелки с едой на стол и вновь пропал.
— Человек-невидимка какой-то, — обиделся Николай, пододвигая к себе тарелку с бекакой. Больше всего эта штука напоминала разрезанную вдоль гигантскую гусеницу оранжевого цвета с черными перепонками. Внутренности гусеницы были заполнены зернистой фиолетовой субстанцией. Николай прикрыл глаза и понюхал блюдо. Пахло аппетитно.
— Ну что ж, попробуем вашу бекаку, — подумал Николай и, подцепив вилкой кусочек «гусеницы», положил его в рот. Бекака таяла во рту как мороженное, напоминая вкусом креветки, краковскую колбасу, гусиную печень, охотничий сыр и маринованный чеснок одновременно. Расправившись с первым блюдом, Николай придвинул к себе пыкырь свежевыжатый — тягучую жидкость ярко-зеленого цвета и блюдце с шрамшрутками. Вторые были похожи на черных бабочек в сахарной пудре. Земных вкусовых аналогов Николай так и не нашел. Покончив с шрамшрутками, он приготовил деньги и постучал по тарелке вилкой. Обычно он этого не делал, но сегодня Матвей был совершенно невменяемым.
Через минуту официант подошел к его столику.
— Шестьдесят пять лемов, — сказал Матвей, беспрестанно вздыхая и протягивая Николаю золотой прямоугольник с выдавленной на нем цифрой шестьдесят пять.
— Ладно, Матвей, хорош прикалываться, — хлопнул Николай официанта по плечу. — Это ведь розыгрыш? Учти, я догадался сразу, как только сел. Ну, где операторы, девушки, цветы?
— Цветы, розыгрыш? — очнулся официант. Он ошалело посмотрел на своего визави. Затем взгляд его упал на меню, раскрытое на первой странице, на тарелки с остатками бекаки и шрамшруток. Побелев, Матвей плюхнулся на стул рядом с приятелем.
— Вот. Так и знал. Теперь точно отчислят! — трагично выпалил он и, уронив голову на скатерть, заплакал.
— Э-э-э, Матвей, ты что? Хорош рыдать. Мало ли что случается в жизни. Меня вон в прошлом году вытурили за то, что из огнетушителя ректора окатил, и то потом восстановили.
— Восстановили? — с надеждой уставился на Николая Матвей.
— Точняк. Их же тоже не гладят по головке за отчисленных будущих специалистов.
— Меня точно отчислят, это ужас. Два таких ляпа!
— Расскажи, может, полегчает.
— Что ты! — замахал руками тот, — а, впрочем, что теперь терять? В общем, я учусь в пищевом на официанта. Третий курс. Межгалактический факультет. Бета Диана.
— Как?!!
— Я у вас инкогнито на исторической кулинарной практике. Параллельно прохожу практику у себя в кафе.
— «Галактическая гильдия»!
— Ага, а откуда ты?.. Ах да, меню! Ну, словом, сегодня утром у меня был экзамен по обслуживанию тарменков из созвездия Лебедя. Все шло нормально. А в конце завтрака я им в качестве десерта вместо кульпурия тасского принес ассемплюху тухликанскую, представляешь?!!
— Представляю, — сочувственно покивал головой Николай, — ассемплюха это ужасно.
— Вот. И я говорю. Тарменки впали в комуссию, ректор в ярости, а мне и осталось-то учиться всего пару симплеков. И куда теперь?
— А если пересдать?
— Не удастся. Если бы хотя бы я их хотя бы камплюками иплимскими накормил — еще туда-сюда, а то ведь они холоднокровные сам понимаешь.
— М-да, влип ты.
— Дважды влип. Тебе вот бекаку.
— Ну я-то могила. Только вот откуда ты в нашей столовой эту бекаку взял?
— Перемещался к себе. Транскоммутация. Поверишь, в таком ауте с утра был, что ничего не соображал. Меню оттуда в рассеянности прихватил, а заказы твои тоже тупо коммутировал.
— Ладно, замнем. Твои не догадаются. Там что, блюда считают?
— Ага, а твой метаболизм? Ладно бекака и пыкырь, а вот шрамшрутки?
— Э-э-э, так что, я тоже… того, в комуссию?!
— Нет, в комуссию нет, а вот биологической жидкостью твоей теперь прожечь любой металл можно.
— М-да-а! Ну, что ж теперь! Поздно пить «Боржоми», когда легкие отклеились.