— Земле капец, — снова провозгласил он.
— Смотри не подавись, — дружелюбно сказал Валера, поднимая в ответ свой, — ты, Сабир, блин, паяльник мой не заиграй, ладно? Гена завтра придет.
— Жалко мне их, забубенных, — сказал он вдруг с пьяной российской слезливостью в голосе. — День и ночь на морозе или в железяке своей. Как только их, бедолажек, Кондратий марсианский до сих пор не обнял.
Я опять чуть не подавился шкуркой.
— Так их что, много?
— Да не так чтобы… Человек десять, что ли. Сколько вас, Сабир?
— Тайна, — ответил Сабир, без разрешения наполняя свой стакан.
— О, — сказал Валера, — военный человек, уважаю. Ты нам-то налей, полковник.
Марсианин налил и нам.
— Слушай, — вспомнил вдруг я, — а ему же не должно быть холодно. Если он с Марса, так там летним днем — что у нас в Оймяконе в январе.
— Честно? Во блин! А я ему в первый раз чуть свои ватные штаны не отдал! — заржал Валера и тут же вновь стал серьезным, — Сиреневый, а ты чего молчал? Спиртягу жрал и помалкивал! Я думал, ты греешься.
— Земле капец, — универсальной фразой ответил марсианин.
— У, музыкальная шкатулка, заладил «капец» да «капец», завоеватель хренов.
— Пойду домой, — сказал марсианин, сползая славки.
— Стакан оставь, — напомнил Валера, — и паяльник, паяльник принеси! Вместе с надфилем!
— Как штык, — поклялся чужеземец.
Мы снова устроились за столом на теплой кухне.
— И вот ведь что, — сказал Валера, разгоняя по стаканам новую порцию. — Умные бродяги, не поверишь! Прошлой весной один ихний механик нам двигатели от тракторов перебирал, да так, что за всю посевную ни одной поломки не было!
— Погоди, — сказал я, — а как они вообще у вас очутились-то?
— Чудак, — сказал Валера, сосредоточенно отлавливая в тарелке юркий масленок. — Ты что, Уэллса не читал? «Война миров». Там же все прописано.
— Подожди-подожди-подожди! Какой тебе Уэллс? Это же фантастика!
— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — авторитетно сказал Валера. Ему надоело тыкать вилкой, и строптивый масленок перекочевал в разверстую пасть посредством пальцев. — Я там у них был. Все как у господина Уэллса: упал снаряд офигительных размеров, а внутри команда из осьминогов. Ты заметил, что они на осьминогов похожи?
— Валера, я на память никогда не жаловался. В одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году земные астрономы наблюдали десять вспышек на Марсе — так написано в романе. Десять вспышек. Сто с лишним лет назад. В фантастическом романе. А ты мне гонишь про живых марсиан.
— Ты сто лет назад жил? И я не жил. Может, все это и было. Может, Уэллс на заказ этот роман написал, чтобы дезинформировать мировую общественность. Он же тогда был кто? Суперпопулярный фантаст — ему и карты в руки. После «Войны миров», если бы что и просочилось, любой бы подумал, что речь идет о романе, а не о реальных событиях. Соображаешь? А что касаемо вспышки… Была, Серега, одиннадцатая, — сказал Валера со вздохом, словно сам ее видел. — Только у этих бедолаг что-то не заладилось и они тот раз пролетели мимо Земли. Представляешь, сто лет в своем снаряде парились — пока он до Плутона не долетел и обратно не повернул. Ну, как комета какая. Ты, Серега, если умный такой, прикинь на бумажке, все и совпадет. Ну вот. А в прошлую зиму, уже в феврале, когда таять начало, они в завалихинскую рощу и упали. Бросились было нас завоевывать — да куда им, пенсионерам. За сто лет все оружие поржавело, треножники не двигаются. Вот они и ходят — то к нам, в Рождествено, то в Завалиху. Инструмент клянчут, гайки всякие таскают, все хотят починиться, да Землю покорить. Мы тут с мужиками уже кумекали, может позвать их главного к себе председателем, пока завалихинские не догадались переманить. Их-то старшой головастый, не то что наш нынешний…
— Они же не колхозники.
— Ты че, Сергуня? — удивился Валера. — Примем, долго ли. Свой пай техникой внесут. Она хоть и устаревшая, но все равно лучше, чем у нас в колхозе. И механик у них классный.
— Погоди, — я попытался вспомнить какой-то аргумент против, но, кроме уже звучавшего «земле капец», ничего сформулировать не мог. — Они же поработят вас.
— Напугал, — опять шумно вздохнул Валера, — нас и без этих бедолаг уже давно поработили всякие… Эх!
Мне это «эх!» тогда многое сказало, — хотя спроси меня сейчас, чем оно так проняло — не объяснил бы. Я тоже пригорюнился.
— А чего ты его Сабиром звал?