– Ты это, майор, не гони лошадей, – пробурчал появившийся из палатки следователь. – Здесь не Москва, другие порядки.
– И как вас понимать, господин Борщевский? – с любопытством спросил Варавва, вдруг окончательно осознавая, что за смертью Баркова, пропажей Белоброва и поведением Чешко и его подчинённых прячется тайна.
– Всяко случается, – пожал круглыми плечами следователь, отворачиваясь и делая шаг обратно в палатку.
– Эй, дядя, – негромко окликнул его Варавва. – Спасибо за предупреждение. Случись что, ты будешь первым, кого отсюда этапируют в Москву.
Лицо следователя вытянулось, глаза налились нехорошим блеском.
– Это… угроза?
– Это обещание. – Варавва поклонился и зашагал прочь.
Погода расстаралась на славу, и уже к началу открытия фестиваля (приехавшее районное начальство решило не отменять праздник) температура воздуха на берегу Сылвы поднялась выше двадцати градусов. День и в самом деле обещал быть солнечным и тёплым.
Варавва на торжественном открытии мероприятия, хотя и омрачённом трагическим событием, не был. Он успел обойти окрестности, познакомился с фестивальной поляной, окружённой палатками, демонстрирующими изделия местных ремёсел, осмотрел строящиеся справа от церкви дома заказника, побродил по берегу реки и съел шашлык в одной из продовольственных палаток, оборудованных мангалами, а также попробовал привезённые на конкурс местные яства. Особенно понравились солёные рыжики, пироги с лесными ягодами и молоко «из-под коровы», как утверждали разодетые в русские вышиванки кулинары, в основном женщины.
К одиннадцати часам гости стали расходиться по павильонам, где готовились встречи с учёными, уфологами, собирателями фольклора и писателями.
Варавва собрался было посмотреть на сбор уфологов, ознакомиться с их фотоматериалами, снимками НЛО, но в это время к нему подбежал запыхавшийся Алексей.
– А я вас ищу.
– Да я вроде не скрывался. Подругу Баркова не видел?
– В связи с ней я вас и искал. Она приехала из Усть-Кишерти минут пятнадцать назад, и её забрали полицейские.
– Что значит – забрали?
– Встретили на подъезде, усадили в «воронок», и она теперь под охраной сидит в их машине на другом конце деревни. Туда и следователь порысил.
Варавва помял пальцами подбородок.
– Парни не хотят, чтобы я с ней встретился. Или есть другая причина? Она что-то знает?
– Может быть, и то, и другое.
– Проверим. – Варавва посмотрел на часы, прикидывая, где в данный момент по московскому времени может находиться Старшинин; рано беспокоить начальника отдела не хотелось, в Москве было только девять часов утра. – Веди.
Алексей поспешил вперёд.
Возле крайнего, если считать от церкви направо, уцелевшего дома под дощатой крышей, потемневшей от времени и непогоды, действительно стоял синий «УАЗ», неизвестно как сохранившийся с советских времён. Возле него никого не было видно, даже водителя. Усть-кишертские полицейские, очевидно, увели пленницу в дом и сами находились внутри.
– Полковник Чешко не приехал? – поинтересовался Варавва.
– Не видел, – мотнул головой раскрасневшийся от ходьбы лейтенант. – Его невозможно будет не заметить, с ним обычно тусуется человек десять оперов.
– Откуда тебе это известно?
– Он и в Пермь приезжал как король, со свитой.
– Что ж, нарушим планы его подчинённых. – Варавва отодвинул ветхую калитку и первым направился к дому.
В прежние времена дом, скорее всего, принадлежал колхозному хозяйству, и располагалась в нём какая-то мастерская, судя по невыветрившимся запахам масел, кожи и ржавого железа. Сени в нём отсутствовали. Единственную комнату с тусклыми окошками заполняли верстаки и ящики. Кое-где по стенам висели дряхлые пыльные хомуты, ржавые серпы и тряпки. Возможно, здесь хотели сделать некий музей «соцбыта», но забросили дело, и все остальные экспонаты были вывезены или украдены.
Возле одного из верстаков расположилась группа мужчин: знакомые полицейские – капитан Шульман и старлей, незнакомые – сержант и парень в штатском, и следователь Борщевский. А напротив, с другой стороны верстака, стояла женщина, от вида которой у Вараввы ёкнуло сердце.
Алексей не преувеличивал: она была красавицей!
На миг память выдала строки поэта: «Но что есть красота, и почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде»?
Евгения Дарницкая была одета в джинсовый костюм, сидевший на ней как вторая кожа. У неё были большие лучистые серые глаза, высокий лоб, брови вразлёт, изящный носик и коралловые – ненакрашенные – губы. Плюс водопад золотистых волос чуть ли не по пояс.