— Долгих лет жизни нашему высокому гостю, гранду Аврааму Сеньору! — воскликнул Шломо Абу Дархам.
— Крепкого здоровья и много сил нашему высокому гостю! — подхватили старейшины.
— Дорогому нашему высокому гостю гранду Аврааму Сеньору, — дон Шломо Абу Дархам движением руки начал прокладывать путь.
Эли вздохнул с облегчением. Это был не инквизитор.
Толпа в молчании расступилась.
Дон Шломо Абу Дархам вел гранда Авраама Сеньора сквозь шпалеру, застывшую в почтении и уважении.
Они направлялись к Восточной стене. Шломо Абу Дархам то и дело поворачивался и отбивал поклоны, а потом ловко и быстро, словно юноша, взбежал на ступени, ведущие к Ковчегу Завета, и, встав перед хором мальчиков, воскликнул:
— Славьте его песней, ибо это наш благодетель.
Гранд Авраам Сеньор кивнул головой, лицо его дышало спокойствием. Он стоял, слегка прищурив глаза, засунув ладони за пояс, и приветливо улыбался.
— Не человека надо хвалить, а Бога, — сказал он.
Шломо Абу Дархам затряс головой:
— Славьте его песней, ибо он — наш благодетель. Он удержал инквизитора. Благодарите его. Он убедил его не приходить. Благословенный Бог Израиля. Он никогда нас не покидает. Произошло новое чудо. Новый праздник Пурим.
— Благословен Бог Израиля! Произошло новое чудо! — вполголоса прошептала синагога.
— Аллилуйя! Аллилуйя! — запел Шломо Абу Дархам. — Пойте песнь Богу!
Синагога издала крик радости.
Руки взметнулись к небу, а вместе с ними, словно крылья ангелов, и белые молитвенные шали.
— «Ай, какой радостный день наступил», — запела на галерее донья Клара.
— «Ах, какой радостный день солнцем нас озарил», — подхватил хор девочек.
Толпа пришла в движение, над головами сплелись пальцы рук.
Мальчики из хора ударили в бубны. Сладко заиграли флейты.
— Аллилуйя! Аллилуйя!
На галерее девочки пели:
— «Ах, какой радостный день наступил!»
— «Ах, какой радостный день солнцем нас озарил», — пели мальчики и девочки вместе.
— «Пойте Господу песнь новую», — ответила синагога дружным громким возгласом.
Пальцы в воздухе разжались, люди взяли друг друга под руки. Образовавшийся тесный ряд легонько дрогнул, ноги согнулись в коленях, ряд задрожал, заколыхался, зазыбился, будто прибрежная волна на ветру.
Вся синагога пела славу.
Танцующие взялись за руки и ускорили темп. Возник круг, а в нем меньший. Круги то растягивались и закруглялись, то разрывались и сливались, распадаясь и рассыпаясь в вихре танца. Ищущие друг друга руки жадно цеплялись пальцами. Вновь и вновь танцующие повторяли то же самое, двигаясь медленным шагом сначала в одну, а потом в другую сторону.
— Аллилуйя! Аллилуйя! — гудела синагога.
Хор мальчиков, а за ним и девочки ускорили темп:
— Аллилуйя! Аллилуйя!
Хороводы кружились все быстрей и быстрей.
— Веселей! Выплеснем свою радость! — кричали те, которые не танцевали.
— Радость! Радость! Радость! — отвечали танцующие. — Будем плясать до упаду.
— Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
Хор мальчиков сменил мелодию:
Кружение не прекращалось. От движения воздуха пламя в латунной меноре на молитвенном столике дрожало.
Эли спрыгнул с алмемора в середину круговорота.
— Буду жить! Буду жить! «Чтобы свершать мщение над врагами», — кричал он вместе с другими.
И тут в гуле ликования он услышал мощный голос главы альджамы Шломо Абу Дархама. Но шум не смолкал.