— Что это?
— Против заражения. Это чудодейственное лекарство. Не одному спасло жизнь.
— Благослови тебя Господи!
— После этого снадобья ты уснешь. Сон — лучший друг больных.
— Можно попросить тебя кое о чем?
— Обо всем, что в моих возможностях.
— Пожалуйста, пришли сюда Каталину.
Дон Энрике положил ладонь на влажный лоб Эли:
— Усни, бедняжка.
Эли бредил, он проваливался в темную пропасть с влажными зелеными стенами. На дне лежал Алонсо в луже крови. В одной руке он держал зеленый крест, а в другой тайный листок. Алонсо читал: «Сколько бы ни срезали ветвей, сколько бы ни срубали крону — ствол остался, и он сохранится на веки вечные». Эли протянул руку к пергаментному свитку. Потом он долго бежал по городу. Вот пустой дом, он колотит кулаком в заколоченные двери и окна. «Нету никого, — плачет нянька Евлалия, — всех забрали, Хуану, малышку». Он скачет прочь на своей лошади. Быстрей, Лайл, прочь из этого города. Что есть духу в Нарбонну.
— Алонсо! Алонсо. У Хуаны лицо Мигуэля. Спасай малышку, Алонсо. Спасай ребенка! Теперь уже конец. Алонсо развел окровавленные руки. Мигуэль на костре. Спасайте малышку. Спасайте малышку Хуану, Алонсо. Я буду просить Бога, чтобы он подарил ей жизнь. Огонь закрыл лицо. Отдай тайный листок, Алонсо! Я прочел в синагоге лишь начало. Нафтали должен прочесть в баррио. Пошлю его отцу вместе с письмом. Письмо в переметных сумках. Помни, Дов. Отвезешь в Нарбонну. Лайл черна, как ночь. Отец сердился. Не хотел этого слышать, говорил, назови ее «Йома», что значит «День». Говорил: — Возвращайся скорей. Ты все думаешь, что ангелы с тобой играют. Подумай о невесте… Довольно бесстыдных забав!
У отца взгляд суровый, как у Алонсо. Когда мать была жива, он не был с нею добр. Потом жалел. Не захотел жениться. Лайл — это ночь. Дов с Каталиной сидят на лошади. Дов угрожает кинжалом, Каталина отталкивает его. Не бойся! Первый раз улыбнулась. Ему она никогда не улыбалась. Лайл громко заржала. Я назвал тебя грустным именем. Я предчувствовал, что ты привезешь меня к смерти. Отдаю тебя в добрые руки. Она даст тебе воды. Альваро, почему нет Каталины? Я ведь тебя просил. Вдовой будешь. Ни за кого не пойдешь замуж. Не ходи в монастырь! Берегись Алонсо! Два стервятника кружат над скалой. Выклевывают Алонсо глаза. Глаза хищной птицы. Мой отец был всегда добр ко мне. Купил мне коня. Я вел себя в путешествии хорошо. Не грешил. Разве это грех? За что Бог наказал меня? Не грешил. Убил Алонсо? Что сделал? Убил Алонсо. Алонсо, что ты сделал? Писарь тайных листков! Я верил в тебя, как в отца.
Железный крест давил ему на грудь, и было тяжело дышать…
Эли разбудил собственный крик. Он очнулся и посмотрел вокруг.
Каталины не было. Темнело, будто наступили сумерки. Неужели уже поздно? Еще недавно было утро, а точнее, день приближался к полудню. Так долго он спал?
Кто-то стукнул в дверь. Она открылась, и появился пес.
— Входи, Апион.
Собака тихонько залаяла и медленно попятилась назад.
Его прошила острая боль, когда он хотел поправить спадающий на пол плащ. Снова появился озноб. «Помни, уходят дни, помни, близится Суд, и что же ты скажешь, несчастный?» Почему никого нет? Он будет умирать в одиночестве…
Дверь приоткрылась. Кто-то подошел к постели. Лица Эли не узнал.
— Кто это? — спросил он ослабевшим голосом.
— Это я, Нафтали.
— Слава Богу.
— Я пришел пожелать вашей милости выздоровления. Трое моих товарищей тоже передают пожелания…
— Видишь, дружище, как он меня…
— Бог добр. Ваша милость выздоровеет.
— Где ты тогда был?
— Рядом. Совсем близко.
— Как это случилось?
— Бандит справа метил в грудь, но попал в левое плечо, его кто-то сзади ударил и ослабил удар.
— Кто это был?
— Не знаю, была такая заваруха. Потом мы бросились за ним.
— А Алонсо?
— Его вынесли из синагоги, и тело бросили на съедение стервятникам за стенами баррио.
— Что будете делать дальше?
— Посмотрим.
— Вся тяжесть падет на тебя, Нафтали, я в баррио не вижу никого другого. Соберешь людей, раздашь оружие. Инквизитор будет мстить.
— Пока гранд Авраам Сеньор пребывает у нас, инквизитор не посмеет.
— Гранд поедет в Толедо.
— Инквизитор не отважится.
Эли снова проваливался в бездну с зелеными скользкими стенами. На дне ее, раскачиваясь, ползали ужи и змеи. Теперь они слились в одну огромную змею, и жало ее приближается и жалит в грудь. Над ним повисает лицо инквизитора. «Не хотел целовать креста, так иди на костер». Нет! Нет! Нет!