У постели стоял Даниил.
— Я пришел пожелать тебе выздоровления…
Эли не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Левое плечо онемело. Пальцы под ногтями стали черными.
Эли улыбнулся.
— Это хороший знак, когда больной улыбается, — голос Даниила доходил издалека, то приближаясь, то удаляясь.
— Хорошо, что ты пришел.
— Может, тебе что-то нужно?
— Воды.
— Сейчас принесу. А может, позвать Энрике? Надо было рану прижечь железом. Может, он еще это сделает.
— Нет, не нужно. Пожалуйста, воды.
— Сейчас принесу.
— Пусть слуга принесет… Ах, Даниил!.. Что делает Хаиме? Вы разрешите ему прийти ко мне?
— Ну, конечно. Это ведь заповедь «посещения больных». Остальные тоже собираются.
— Марианна?
— Тяжело больна.
— Я не об этом. Есть новости?
— Да. Она очень тяжело больна.
— Долго еще?
— Пока не умрет. Не приведи, Господи.
— А потом?
— Будут похороны.
— Двое похорон…
— Царапина не была глубокой, не говори глупостей.
— В самый раз. На одну смерть хватит…
— Пока теплится хоть искорка надежды, еврей не имеет права так говорить.
— Но умереть может.
— Тем не менее, я прошу тебя, не говори так.
— Темнеет. Долго ли до вечера?
— Долго. Еще полдень.
— Это хорошо.
— Эли… может, не стоило убивать?
— Это лучшее, что я мог для него сделать.
— Не понимаю.
— Иногда смерть — это милость.
— На Вечерней молитве будем просить Бога о твоем выздоровлении.
— Что с Довом?
— Его ждет проклятие.
— Разве не достаточно бед?
— Иного выхода нет. Желаю тебе выздоровления.
Эли закрыл глаза. Голова была тяжелой. Острая боль прошла, но его по-прежнему мучила жажда. Он снова погружался в мягкое море. Вода расступалась, растекалась, а он медленно проваливался. Его подняли чьи-то руки и положили на горячей скале. Над ним парили два стервятника. «Здесь лежит…» Дальше надпись была стерта. Каталина сидела на вершине.
— Я пришла пожелать тебе выздоровления.
Он узнал детский голосок.
— Это ты, Ана? Ты хорошая девочка.
— Изабелла принесла молоко, это очень полезно для здоровья. А тут Гассан поставил воду.
— Благодарю тебя, Ана, ты хорошая девочка.
— Изабелла тоже желает тебе выздоровления. Она не придет, велела мне все передать.
— Спасибо. Храни тебя Господь.
Ана тихо заплакала.
— Почему ты плачешь?
— Потому что ты болен. И мама больна. Но ты лежишь в постели дома, а мама нет. Я знаю, где мама.
— Где?
— Пошла к инквизитору.
— Зачем?
— Не знаю. Но пошла.
— Не говори так, Ана.
— Я все знаю, не думай, что я ничего не знаю. Не такая уж я и маленькая. Не такая уж я и глупая. Не думай.
— Я не думаю.
— Это нехорошо, что мама ушла, правда?
— Очень хорошо.
— Ну, ладно. Я пойду. У больного нельзя долго быть. Хаиме уже пришел. Он умнее меня, правда?
— Он старше тебя. Но и ты тоже умница.
— Да?
— Поблагодари Изабеллу. Да хранит ее Бог.
Эли слышал, как Ана закрыла дверь.
— Хаиме, что было потом?
— Отец сердится. Мать сердится. Даниил сердится.
— И правильно.
— Я-то думал, что хотя бы вы…
— «Чти отца и мать».
Хаиме молчал.
— Ты отошел от этой заповеди, можешь отойти и от других.
— Все равно, каким бы ни был отец, нужно его почитать?
— А ты хотел доказать, что ты взрослый?
— Нет!
— Что все можешь?
— Нет.
— Я тоже был такой. Еще сегодня.
Кто-то вошел в комнату.
— Кто это? — спросил Эли.
— Раввин Шемюэль Провенцало, — ответил Хаиме.
— Желаю тебе выздоровления. Да снизошлет тебе Бог полное выздоровление! — Палермский раввин уселся в кресле.
— Благодарю тебя, рабби. Нужно чудо.
— Кто не верит в чудо, тот ни во что не верит. Чего стоит вера без чудес? Она была бы мертвой, как тело без души. Чудо — это душа веры.
— Чудо нужно малодушным.
— Что ты такое говоришь, юноша? Тора запрещает заклинания и ворожбу. Чудо — это когда видишь и чувствуешь. Все насыщено душой мира, одной из бесконечных искр Божьих. Видеть песчинку и свет звезды, хотя объять их разумом нельзя, — вот что такое чудо. Простые, плохо образованные люди принимают оболочку за сущность и останавливаются на берегу чуда, считая призрак существом. Каббала же блеском своим просветляет сокрытую в вещи тайну, которую прояснит нам Мессия.